Первая Мировая война России была не нужна?

Если, "Русскую императорскую армию в период первой русской революции 1905–1907 гг. всерьез вовлечь в революцию не удалось. То, начавшаяся в августе 1914 г. Первая мировая война и для армии, и для страны означала наступление тягчайших испытаний."(с)

(Книгочей @ 29-04-2024 - 13:22)
Если, "Русскую императорскую армию в период первой русской революции 1905–1907 гг. всерьез вовлечь в революцию не удалось. То, начавшаяся в августе 1914 г. Первая мировая война и для армии, и для страны означала наступление тягчайших испытаний."(с)
Русская армия и русская революция — анализ субъект-объектных отношений: "Многими авторами — историками, публицистами — принято считать одной из причин кризиса русской армии к 1917 г. ее планомерное разложение посредством ведения революционной пропаганды. Зачастую эти процессы связывают с деятельностью РСДРП(б) и мифической спонсорской помощью ей со стороны кайзеровской Германии. На наш взгляд, подобный подход излишне упрощает причины Великой русской революции и заслоняет ряд факторов кризиса русской армии, а следовательно, и русского государства.

В условиях передовой вскрылись застарелые язвы армейской системы — проблемы со снабжением войск, преобладающая неграмотность рядового состава и непонимание им смысла разворачивающихся на фронте и в тылу событий и т.д. Этим во многом объясняется тот факт, что уже в 1914 г. в армии:

— Назревали вспышки голодных бунтов. Командир 2-й роты лейб-гвардии Финляндского полка, штабс-капитан Ю.Н. Аргамаков писал заведующему 2-м полевым госпиталем:

«Прошу, если есть возможность, хотя бы малейшая, уступить часть вашего хлеба начальнику хоз. Части 70-го запасного батальона, люди которого несколько дней не получали хлеба... Отсутствие хлеба грозит вызвать бунт.»[8]

— Был зафиксирован всплеск саморанений среди солдат. Командование 2-й армии даже было вынуждено издать специальный приказ о наказаниях для «самострелов»:

«Мною замечено, что нижние чины под тем или иным предлогом во время боя покидают строй, одни в качестве сопровождающих раненых, другие с самыми незначительными ранениями, большей частью в руки. Кроме того, наблюдались случаи саморанения огнестрельным или холодным оружием.

Подобное отношение к своему долгу считаю недопустимым, бесчестным и подлым в отношении к товарищам, которые на местах умирают смертью честных и славных воинов, преступной перед дорогой нашей Родиной и обожаемым Монархом, за которых дерется теперь вся Россия.

Поступков таких в русской армии не должно быть: посему предписываю командирам частей... членовредителей сейчас же предавать полевому суду и расстреливать, как подлых изменников».[9]

— Впервые были зарегистрированы братания, связываемые, как правило, лишь с 1916–1917 гг. Тогда же впервые была введена мера наказания семей нижних чинов, обер- и штаб-офицеров, братающихся с противников или сдающихся в плен, «дабы в их селах и деревнях тотчас же прекратили выдачу пайка их семьям и все там знали, что они изменили своей Родине, польстившись на бутылку пива».[10]

Далее ситуация лишь усугублялась. 1915 год, пора тяжелейших поражений на фронте и «Великого Отступления» армии с западных границ империи, ознаменовался еще несколькими факторами.

Невиданного прежде уровня достигло обострение национального вопроса, выразившееся главным образом в усилении антисемитизма.

То, что он был частью реалий довоенной общественной системы России, общеизвестно. Катализатором вспышки этого явления с началом войны стала шпиономания. В западных регионах России с наибольшей плотностью еврейского населения ее проявления порой доходили до абсурда. В частности, в ноябре 1914 г. в качестве необходимой меры рассматривался Приказ войскам укрепленного района, крепость Новогеоргиевск, гласивший: «…При занятии населенных пунктов брать от еврейского населения заложников, предупреждая, что в случае изменнической деятельности какого-либо из местных жителей заложники будут казнены».[11] И это с учетом, что евреи составляли более половины населения самого Новогеоргиевска и его окрестностей[12], а входивший в крепостной район Новый Двор и вовсе был населен практически исключительно ими.[13]

Это не отменяет фактов задержания на территории района иудеев с «возмутительными листками».[14] Но разрозненные инциденты такого рода в целом привели к массовой эвакуации и интернированию еврейского населения России с ее западных границ. Масштабы этих мероприятий характеризуются цифрой в 0,5 млн вынужденных мигрантов в качестве minimum minimorum. Это привело к дестабилизации социально-экономического положения центральных и восточных регионов государства, подчас настолько заметной, что дало основания известному исследователю рассматриваемого вопроса Г.З. Иоффе задаться вопросом: не те ли, «неправедно выдворенные с места жительства соломоны» и оказались в «кожаных куртках военного коммунизма и двадцатых годов?»[15]

Видимо, эту точку зрения историка не следует воспринимать некритически. Однако она справедлива в следующем: развернувшаяся тотальная война привела к диффузии фронта и тыла, ознаменовавшейся небывалым обострением национального вопроса. И именно недовольство состоянием тыла являлось общим фактором настроений в действующей армии. Многочисленные пороки военного и политического руководства, постоянные проблемы со снабжением войск порождали представление о том, что не только власть, но и общество безучастны к фронту и что за судьбу и интересы России борется лишь армия.[16] Тревогу фронтовиков, как нижних чинов, так и офицерства, вызывали явные признаки хозяйственного расстройства в тылу. Не случайно отказавшиеся идти в атаку в декабре 1916 г. солдаты 17-го Сибирского стрелкового полка кричали в ответ на увещевания командования: «Нас везде грабят, дома семьи голодают, у бедных последнее отбирают, у богатых все оставляют», «Почему до сих пор сидят в тылу жандармы...».[17]

Наряду с этим сомнения морального характера в связи с необходимостью убивать, вместе с ограниченными фронтовой обстановкой возможностями соблюдать посты и исполнять религиозные обряды, видимо, содействовали обмирщению войсковой среды, ослаблению солдатской религиозности.

Наконец, в том же 1915 году в действующей армии начали практиковаться меры, ставшие прообразом заградительных отрядов Гражданской и Великой Отечественной войн. Весьма красноречива выдержка из приказа по 8-й армии генерала от кавалерии А.А. Брусилова от 15 июня 1915 г.:

«…Сзади нужно иметь особо надежных людей и пулеметы, чтобы, если понадобится, заставить идти вперед и слабодушных. Не следует задумываться перед поголовным расстрелом целых частей за попытку повернуть назад или, что еще хуже, сдаться в плен».[18]

Аналогично, по мнению М.В. Алексеева, только «угроза получить от своих товарищей пулю в спину могла бы компенсировать недостаточно развитое [в русской армии] сознание долга».[19]

1917 год совпал с увеличение числа подобных эксцессов — например, для усмирения восставших 625-го и 627-го пехотных полков командующим Юго-Западным фронтом генерал-лейтенантом А.Е. Гутором и командармом И.Г. Эрдели вкупе с армейскими комиссарами Чекотило и Кириленко было санкционировано применение артиллерии и бронеавтомобилей.[20] Верховным главнокомандующим Л.Г. Корниловым эта практика была вменена в обязанность специально созданным ударным отрядам. Своими карательными действиями эти соединения вскоре навлекли на себя неподдельную ненависть со стороны прочих полевых частей. Из донесения генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего армиями Северного фронта в Ставку Верховного Главнокомандующего о настроении войск: «В 38-й дивизии в ночь с 22 на 23 октября по помещению, где находились офицеры и солдаты батальона смерти, была открыта стрельба из винтовок. Один из солдат батальона убит»[21].

Эти примеры напоминают события, происходившие десятилетием ранее — как и тогда, в 1917 г. русская армия стала приобретать зримые черты субъекта революции. Однако к этому моменту она уже пребывала в состоянии глубокого кризиса, одновременно оказавшись и ее объектом. И речь не только о рядовом составе — даже из генералитета отказ присягнуть Временному правительству поступил лишь от графа Ф.А. Келлера, командующего IX армией генерала от инфантерии П.А. Лечицкого и командира XXXI армейского корпуса генерала от артиллерии, генерал-адъютанта П.И. Мищенко.[22]

В начавшуюся смуту было вовлечено и армейское духовенство. Полковой священник лейб-гвардии Финляндского полка отец Михаил (Семенов) вместе со своей паствой покинет окопы, уходя в безнадежное наступление, а иерей при Касперовском лазарете (в тыловой Одессе) на молебне выбросит из текста присяги «старорежимные» слова. Ставший очевидцем этого небрежения генерал-майор А.Е. Снесарев задастся мучительным вопросом: «Как легко выбрасываются слова, отражающие те мысли, которые создавались столетиями. Слов нет, правда, но разве и мысли так же скоро исчезли?».[23]

Сопоставление изменявшихся текстов присяги русской армии весьма наглядно иллюстрирует произошедшие в армии идеологические изменения. Присяга нижних чинов Русской императорской армии Первая включала в себя апелляцию к монарху, обещание верности ему и метафорическое изображение театра военных действий. Базисным ее элементом был образ Бога и его помазанника — императора. После отречения Николая II и падения самодержавия в России, создающиеся ударные пехотные части, известные как «батальоны смерти», взяли на вооружение иную присягу:

«Я знаю, что счастье и свобода моей Родины, мое личное и моей семьи будет обеспечено только полной победой над врагом.

Обещаюсь честью, жизнью и свободой, что беспрекословно, по первому требованию моих начальников выполню приказ атаковать противника, когда и где мне будет приказано.

Никакая сила не остановит меня от выполнения этого обета: я — воин смерти. Я, давая этот обет, если окажусь изменником своей Родины, трусом и не пойду вперед на врага, то подлежу суду своих товарищей и как клятвопреступник не буду в претензии на строгость решения».[24]

Персонифицированный образ царя, как носителя высшей власти, подменяется субъективными и абстрактными категориями «счастья» и «свободы», а также абстрактным образом смерти, проявившемся и в знаках отличия ударных частей.

В интенсификации революционной пропаганды в армии зачастую обвиняют РСДРП(б), финансируемой военно-политическими кругами кайзеровской Германии. Между тем эту версию приходится признать несостоятельной — документы, изобличающие подрывную деятельность германских спецслужб на Восточном фронте в 1917 г., не содержат свидетельств об их связи с большевистскими издателями[25], равно как подобных примеров не обнаруживают работы специалиста по русской военной печати периода Первой мировой войны Д.Г. Гужвы.[26] Как показало расследование событий 3–5 июля 1917 г. в Петрограде, в конторе газеты «Правда» имелась вся учетная документация по собственно газете и типографии, функционировавших лишь на средства от подписки и пожертвования.

Порой большевикам приписывают подготовку и опубликование что и пресловутого «приказа №1», ставшего для русской армии точкой невозврата.[27] Но как бы то ни было, после его издания не приходилось удивляться ни проваленному июньскому наступлению, ни беспорядкам в июле, ни достигшему небывалого размаха дезертирству. Безусловно, схожие процессы наблюдались и в других странах, участвовавших в Первой мировой войне, — Германии, Австро-Венгрии и др.[28] Однако именно в России разрастание всех вышеперечисленных факторов воплотилось в необратимый распад организма армии. И роль большевиков в этих процессах была, по всей видимости, скромной — в том же Петроградском гарнизоне из 300 тыс. нижних чинов всего 5 тыс. были членами РСДРП(б).[29] Однако их руководство лучше всех своих политических противников понимало, сколь нестабильны, взрывоопасны массы старой армии, на которую уже не приходилось полагаться. Не потому ли советское правительство вскоре после прихода к власти приняло декрет «О постепенном сокращении численности армии»?

ПРИМЕЧАНИЯ:

[5] Копылов Н.А. Первая мировая война и русское офицерство. Некоторые аспекты проблемы. В кн.: Сравнительно-исторические исследования: Сборник студенческих работ. М., 1998. С. 88.

[6] Военно-исторический журнал. 2001. №3. С. 50-51.

[7] Муратов Х.И. Революционное движение среди солдат в частях и гарнизонах Среднего Поволжья. В кн.: Поволжский край. Межвузовский научный сборник. Выпуск 5. Саратов, 1977. С. 214.

[8] См.: Стон смешался с криком «ура». На Германской войне. Год первый. «Источник». 2002. №1. С.86.

[9] Отдел военной литературы Российской государственной библиотеки (ОВЛ РГБ). №157/21. Л. 68-69.

[10] См. подробнее: Бахурин Ю.А. О первых братаниях с противником в годы Первой мировой войны // Вопросы истории. 2010. №12. С. 167-168.

[11] Бахурин Ю.А. Причины падения крепости Новогеоргиевск в 1915 году // Военно-исторический журнал. 2009. №8. С.74.

[12] Cohen C.G. Shtetl Finder Gazetter: Jewish Communities in the 19th and 20th Centuries in the Pale of Settlement of Russia and Poland, and in Lithuania, Latvia. Bowie, (Md.), 1989. P. 63-64.

[13] Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 13139. Оп. 1. Д. 199. Л. 4.

[14] РГВИА. Ф. 8389. Оп. 1. Д. 6. Л. 18.

[15] Иоффе Г.З. Выселение евреев из прифронтовой полосы в 1915 году // Вопросы истории. 2001. №9. С. 96.

[16] Гребенкин И.Н. Офицерство российской армии в годы Первой мировой войны // Вопросы истории. 2010. №2. С. 63.

[17] Цит. по: Ахун М. Революционное движение в армии накануне буржуазно-демократической революции (Документы) // Исторический журнал. 1937. Т. VII. Вып. 1. С. 95.

[18] Цит. по: Яковлев Н.Н. Последняя война старой России. М., 1994. С. 78.

[19] Нагорная О.С. Другой военный опыт. Российские военнопленные Первой мировой войны в Германии. М., 2010. С. 37.

[20] РГВИА. Ф. 2148. Оп. 1. Д. 3. Л. 205, 231, 314.

[21] РГВИА. Ф. 2003. Оп. 4. Ед. хр. 30. Л. 44.

[22] Ганин А.В. Накануне катастрофы. Оренбургское казачье войско в конце XIX – начале ХХ в. (1891-1917 гг.) М., 2008. С.579. Также принято считать, что телеграмму с выражением своей преданности Николаю II отправил генерал-адъютант Гусейн Али Хан Нахичеванский. Однако в действительности ее от его имени, но без уведомления отправил начальника штаба Гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майор барон А.Г. Винекен. Неделю спустя после отречения императора корпус присягнет Временному правительству, Хан заверит А.И. Гучкова в своей лояльности, а Винекен сведет счеты с жизнью.

[23] Цит. по: Фронтовые дневники А.Е. Снесарева // Военно-исторический журнал. 2004. №11. С. 53.

[24] Цит. по: Солнцева С.А. «Обязуюсь повиноваться Временному правительству...» // Военно-исторический журнал. 1997. №2. С. 20-21.

[25] См.: Базанов С.Н., Пронин А.В. Бумеранг братания // Военно-исторический журнал. 1997. №1. С. 34-41; №3. С. 50-57.

[26] Гужва Д.Г. Информационное противоборство за влияние в русской армии. По материалам военной печати 1917-1918 гг. // Военно-исторический журнал. 2008. №1. С. 47-50; его же. Российская военная периодическая печать в годы Первой мировой войны 1914-1918 гг. Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 2008; его же. Русская военная печать в годы Первой мировой войны // Военно-исторический журнал. 2007. №12. С. 37-41.

[27] Данная точка зрения не поддерживается большинством специалистов, однако и считать вопрос закрытым не следует — хотя бы уже потому, что в составлении текста приказа активное участие принимали члены Исполнительного комитета Петросовета, представлявшие большевиков (А. Падерин, Садовский, В. Баденко, Ф. Линде), тогда как все остальные «не вмешивались в их техническую работу». Цит. по: Шляпников А.Г. Канун семнадцатого года. Семнадцатый год. В 3-х кн. Т. 2. Кн. 1-2. М., 1992. С. 189.

[28] Краснокутский В.В. Влияние идеологии основных политических течений на распад русской армии в 1917 г. // Власть и общество в России в период первой трети ХХ века. Межвузовская научная конференция. М., 1994. С. 124.

[29] Старцев В.И. Человек с ружьем в Октябре // Октябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа? М., 1991. С. 154."(с)

Источник: https://histrf.ru/read/articles/russkaia-ar...ykh-otnoshienii

«Германский след» в Октябрьской революции. Анализ одной из главных исторических мифологем ХХ века: "Нарочито метафоричное, претендующее на сенсационность название настоящей статьи не случайно. Более дискуссионного, изобилующего ненаучными версиями, и даже скандалами сюжета нет не только во всей череде революционных событий в России в 1917 г., но и, возможно, во всей отечественной истории. Представители каждой из сторон в этой непрекращающейся полемике оперируют имеющимися в их распоряжении фактами и собственным понятийным аппаратом. И именно вышеприведенными терминами зачастую пользуются апологеты версии о финансировании большевистской революции кайзеровской Германией.

В рамках этой исторической гипотезы можно выделить 2 основных направления: сторонники первого полагают доказанным лишь факт субсидирования партии большевиков германской военно-политической верхушкой; склоняющиеся ко второму течению не ограничиваются этим. По их мнению, вождь большевиков В.И. Ульянов-Ленин (наряду с другими представителями ЦК РСДРП(б) в годы Первой мировой войны являлся германским «агентом влияния», по приказу немецкого Генерального штаба и на его деньги разваливавшим русскую армию, а после прихода к власти подписавшим с Германией «похабный» Брест-Литовский мирный договор.

Историк И.Я. Фроянов следующим образом обозначил эти тенденции в своем подходе к поставленному вопросу: «Брали ли большевики деньги у немцев? Брали. Были ли они немецкими агентами? Безусловно, нет»[1]. В настоящей статье на основе большого количества исторических источников и проведенных специалистами исследований предпринята попытка взвесить имеющиеся позиции по данным вопросам и дать на них объективный ответ.

Начать данный анализ можно с вопроса об оплате немцами большевистской антивоенной пропаганды после февраля 1917 г. В частности, писатель Олег Платонов в одном из своих произведений убежденно рассуждал о финансировании противником «антирусской деятельности» по изданию «Правды» и других большевистских газет, даже подготовку и публикацию «Приказа №1» полагая плодом происков масонов, большевиков и немцев; при этом он ссылается буквально на... слухи[2]. Данная версия ранее разрабатывалась в научной литературе, но не была обнародована[3]. Между тем, ее приходится признать несостоятельной — документы, изобличающие подрывную деятельность германских спецслужб на Восточном фронте в 1917 г., не содержат свидетельств об их связи с большевистскими издателями[4], равно как подобных примеров не обнаруживают исследования специалиста по русской военной печати периода Первой мировой войны Д.Г. Гужвы[5]. Как показало расследование событий 3–5 июля 1917 г. в Петрограде, в конторе газеты «Правда» имелась вся учетная документация по собственно газете и типографии, функционировавших лишь на средства от подписки и пожертвования.

Вообще происходившее в 1917 г. стремительное таяние русской армии путем дезертирства и раскола по классовому и национальному признаку не было уникальным явлением; схожие процессы наблюдались и в других странах, участвовавших в Первой мировой войне — Германии, Австро-Венгрии и т.д.[6] По свидетельству 1-го генерал-квартирмейстера германской армии Эриха Людендорфа: «Мысль о революции, распространяемая неприятельской пропагандой, и большевизм нашли в Германии подготовленное состояние умов и <...> завоевали себе почву в армии и флоте. Ложное учение скоро начало привлекать к себе широкие массы. Германский народ в глубине страны и на фронте получил смертельный удар»[7]. Однако даже историографическая традиция как правило акцентирует внимание исключительно на процессах в русской войсковой среде.

Так же востребованным источником в исследованиях и публицистических произведениях о связях германской военно-политической верхушки и РСДРП(б) являются воспоминания полковника Б.Н. Никитина. Зачастую к ним относятся некритически. Однако эти мемуары изобилуют неточностями и серьезными искажениями в описании даже весьма ярких событий революционного 1917 года — в частности, Никитин повествует о водворении в тюрьму незадолго до Февральской революции «неприятельского агента» Карла Гибсона, руководившего разгромом петроградской контрразведки в первые послереволюционные дни. В действительности фамилия фигуранта этих событий была не Гибсон, а Рейнсон, и он являлся агентом русской контрразведки, а в работе на немцев лишь подозревался[8]. Этот, таким образом, фальсифицированный (намеренно или за давностью лет — неизвестно) эпизод, кстати говоря, практически в неизмененном виде был экранизирован в одной из серий художественного телевизионного фильма «Гибель империи».

Однако предположим, что Никитин в основном добросовестно фиксировал в своих мемуарах известную ему служебную информацию и события, современником коих ему выпало стать. Ведь в его воспоминаниях приводятся документальные материалы, на первый взгляд неопровержимо доказывающие связь большевистской верхушки с германскими Генштабом и МИДом. Это телеграммы, которыми обменивались В.И. Ленин, Г.Е. Зиновьев, присяжный поверенный М.Ю. Козловский, А.М. Коллонтай, глава Заграничного бюро РСДРП(б) Я. Ганецкий (Фюрстенберг) и его двоюродная сестра Е.М. Суменсон. По версии обвинения, через экспортно-импортную фирму «Фабиан Клингсланд», основанную Александром Парвусом, исполнительным директором которой был Ганецкий, а представителем в Петрограде — Суменсон — и производилось финансирование большевистской партии. Якобы Парвус передавал полученные от немцев деньги Ганецкому, последний перечислял их своей двоюродной сестре, которая обналичивала счета и передавала суммы денег Козловскому. Сочтя эти телеграммы подтверждением сотрудничества большевиков с государством-противником России, Б.В. Никитин 1 июля выписал ордер на арест 28 большевистских функционеров. Следует отметить, что против Суменсон улик выявить не удалось — она истолковывала фигурировавшие в деле телеграммы, как сугубо коммерческую документацию. И именно к такому выводу пришел посвятивший их изучению свою докторскую диссертацию американский историк С. Ляндрес — проведенный им анализ телеграмм показал, что упоминающиеся в них денежные суммы неизменно шли из России в Стокгольм, а не наоборот![9]

В качестве приложений к переизданию воспоминаний Б.В. Никитина опубликованы документы российского военного агента в Дании в годы Первой мировой войны С.Н. Потоцкого — его донесения Особому отделению генерал-квартирмейстерства Главного управления Генерального штаба (Огенквар ГУГШ) в Петрограде и поступавшие в Копенгаген ведомственные письма и запросы. Автор-составитель этой публикации[10], кандидат исторических наук К.М. Александров претенциозно преподносит данную подборку документов как подтверждение «несомненного участия германских агентов и германских капиталов» в организации Октябрьской революции. На поверку оказывается, что это многообещающее название заимствовано из сообщения Огенквара Потоцкому, хотя по логике вещей подтверждение «несомненного участия» должно содержаться в донесениях из Копенгагена в Петроград. С тем же расчетом на неискушенную целевую аудиторию Александров пишет в предисловии к документам: «Будучи профессиональным офицером службы Генерального штаба, С.Н. Потоцкий не сомневался в том, что противник финансировал деятельность большевиков в России при помощи законспирированной цепочки посредников»[11], дабы читатель проникся уверенностью российского атташе перед ознакомлением с вводимыми в научный оборот документами.

Как военный агент, С.Н. Потоцкий и в самом деле был на хорошем счету у Огенквара. Однако известен ряд примеров его не вполне добросовестной работы — в частности, в конце 1915 — начале 1916 г. он передал в Петроград отличающиеся противоречивостью агентурные данные, воздержавшись от их сопоставления, анализа и проверки[12]. Отдельные сведения, направленные Потоцким Генштабу, носили явно вымышленный характер. В январе 1916 г. он со ссылкой на агента «Кривоноса» докладывал о переправке на Западный фронт массы болгарских и турецких войск в униформе германской армии, а также — о существовании в Москве тайной германской организации, занимавшейся подделкой паспортов для нелегального проникновения в Россию вражеской агентуры. Департамент полиции проверил эти сведения и счел их совершенно фантастическими[13]. Далеко не все агенты Потоцкого были добропорядочны по отношению к разведке, сам же он в 1916 г. был заподозрен англичанами в шпионаже в пользу Германии. С учетом этой информации, которую Александров по понятным причинам замалчивает, отношение к агентурным данным С.Н. Потоцкого у читателя должно быть в известной мере скептическим.

Впрочем, они и без того противоречат друг другу — например, донесение от 2 мая 1917 г. сперва сообщает о серьезнейшем продовольственном кризисе в Германии и Австро-Венгрии («не хватает хлеба, мяса, картофеля, муки, вообще съестных продуктов»), а затем – о высылке из нейтральных стран в Россию социал-демократов с выплатой им больших сумм денег[14]. Как относиться к подобным сведениям? Во-первых, они никоим образом не подтверждаются и предлагаются публикатором к принятию на веру. Во-вторых, ни в одной из 14 телеграмм не фигурируют, даже не упоминаются большевики и их лидеры. Наконец, в-третьих — применительно к процитированному документу – по замечанию историка С.В. Тютюкина, идея о том, что истощенная, обескровленная, оголодавшая и сама находившаяся на пороге революции Германия в 1917 г. была способна разбрасывать золото налево и направо, отдает нездоровой фантастикой[15].

Аналогичным примером фальсифицированных сведений военной агентуры – правда, не российской, а французской – являются действия начальника французской военной миссии в Швеции Л. Тома. В начале июня 1917 г. он получил от своего однофамильца, министра вооружения Франции Альбера Тома указание «дать возможность правительству Керенского не только арестовать, но особенно дискредитировать в глазах общественного мнения Ленина и его последователей» с целью не допустить выхода России из войны.[16] Мемуары Л. Тома, опубликованные в 1933 г. во французской прессе, не подтверждают скандальной версии об организации Октябрьской революции на немецкие деньги.

Определенный интерес могли бы представлять материалы секретного отчета американской разведки, составленного для Государственного департамента в июне 1918 г. Однако его составитель признается в предваряющей текст отчета записи: «Данная информация была получена главным образом из французских (sic!) источников и хотя я полагаю, что она в большинстве своем достоверна, гарантировать это я не могу».[17] Следовательно, данные из этого отчета могут быть лишь приняты на веру.

В течении десятилетий основным массивом материалов, изобличающих большевистскую партию в получении немецких денег, являлись так называемые «документы Сиссона». Эти материалы были в 1918 г. переданы правительству Североамериканских Соединенных Штатов (САСШ) главой петроградского бюро Комитета общественной информации Эдгаром Сиссоном, очевидцем революционных событий осени 1917 г. Содержание этих документов якобы показывало, что Ленин и Троцкий были агентами германских спецслужб.

Между тем их фабрикация была продемонстрирована еще в марте 1918 г., причем ни кем иным, как ближайшим сотрудником Сиссона по петроградскому бюро Комитета общественной информации США Артуром Буллардом. Опубликовавший его бумаги российский историк В.Л. Мальков цитирует доводы эксперта — действительно, агитационная деятельность Ленина совпадала с интересами германской стороны, однако из этого вовсе не следует, что он стал агентом германского влияния. Призванные же обличить большевистскую верхушку в получении денежных средств от кайзеровской Германии, представляют собой преимущественно копии неких телеграмм, неубедительных по содержанию. «Ничто, например, не мешает мне» — рассуждал Буллард, — «послать телеграмму королю Георгу и сказать в ней, что кайзер уполномочил меня выделить ему кредит в один миллион долларов. И подписать – фон Гартлинг».[18]

Несмотря на это, кандидат исторических наук А.Г. Латышев писал о необходимости пересмотра мнения о подложности этих документов.[19] Заслуживающими доверия считал эти материалы и один из известнейших биографов Ленина Д.А. Волкогонов, а публицист А.А. Арутюнов на страницах своего сочинения настойчиво твердил о подлинности «документов Сиссона»[20], при этом не гнушаясь неприкрытыми оскорблениями в адрес исследователей – сторонников обратной точки зрения; в частности, по его выражению «некий В.А. Мальков, то ли по наивности, то ли по какой-либо другой, неведомой науке причине, полагает, что путем подлога, фальсификации и извращения фактов и событий можно достичь научного признания».

На деле все эти эпитеты справедливы в отношении сочинений самого Акима Арутюнова, в отношении же «документов Сиссона» полную ясность внес специально изучавший их и знакомившийся с бумагами Булларда в архиве Принстонского университета американский историк и дипломат Джордж Кеннан. Его выводы ныне находят поддержку в западной литературе, даже у сторонников теории «германского следа в Октябрьской революции»[21], в отечественной историографии же исследования Кеннана были продолжены профессорами Г.Л. Соболевым и В.И. Старцевым. Последний, проведя всестороннее изучение самих «документов Сиссона» и обстоятельств их появления, убедительно доказал: эти материалы являются подложными, а их автором был авантюрист Фердинанд Оссендовский, ставший впоследствии известным польским писателем. Подробнейший источниковедческий анализ первоисточников, проведенный Старцевым в Национальном архиве США, позволил ему сделать однозначный вывод: «Внимательное изучение всех документов Оссендовского показывает, что, несмотря на тщательность его работы и принимавшиеся им меры предосторожности и учета изготовляемых им документов, ошибки и огрехи в оформлении свидетельствуют еще раз об их поддельном происхождении».[22]

Однако дискуссией вокруг «документов Сиссона» разнообразие предположений о том, кто пестовал Октябрьскую революцию, не исчерпывается. В 90-е гг. одним из первых представителей отечественной академической науки версию даже не о «германском», а об «американском следе» в ее истории частично признал достоверной профессор Н.Н. Яковлев. Он проникся не вполне объяснимым доверием к изустным воспоминаниям Алена Даллеса, к которому в бытность его резидентом американской разведки в Швейцарии в 1916 г. якобы заходил движимый корыстным интересом В.И. Ленин.[23] Предположение о незначительности германского содействия большевикам по сравнению с опекой их, правда, не САСШ, а Англией, упоенно обыгрывает в своих сочинениях писатель Н. Стариков. Возрождая из небытия образ «коварного Альбиона», имевшего определенное влияние на русское общество в 1914–1917 гг., этот автор вовсе не обременяется рассмотрением историографии вопроса, исследованием исторических источников, полагаясь в своих умозаключениях единственно на здравый, с его точки зрения, смысл.[24] Ничего общего не только с наукой, но даже и с подлинно исторической публицистикой, такой подход не имеет, посему уделять внимание рассмотрению пассажей Старикова нет необходимости.

Подобной версии придерживался американский ученый Энтони Саттон – в частности, в его книге встречается упоминание о передаче директором Федерального резервного банка САСШ У. Томпсоном большевикам суммы в 1 миллион рублей, правда, уже несколько месяцев спустя Октябрьской революции.[25] Автор ссылается на выпуск газеты «Вашингтон Пост» от 2 февраля 1918 г., однако в этом номере цитируемая Саттоном статья попросту отсутствует, а биографическое исследование о Томпсоне обнаруживает, что он был противником большевиков и даже убеждал президента В. Вильсона направлять суммы в размере 3-х миллионов долларов в месяц для предотвращения Октябрьской революции, казавшейся вполне реальной.[26] Тот же автор из факта освобождения Л.Д. Троцкого после переговоров между Временным правительством и английским посольством в Петрограде из заключения в лагере в Галифаксе, куда он был помещен после задержания по подозрению в субсидировании немцами[27], делает надуманный вывод об обоснованности этого подозрения. Таким образом, и исследование Саттона несет на себе печать подлога.

Единственным документально подтвержденным примером получения большевистской партией денег от агента немецкого правительства в 1917 г. является передача швейцарским социал-демократом Карлом Моором Заграничному бюро ЦК РСДРП(б) 73 тысяч шведских крон. В документах они именовались «ссудой» и должны были быть возвращены сразу после захвата большевиками власти. Однако эти деньги не поступили в Россию — часть их была потрачена на проведение Третьей Циммервальдской конференции в сентябре 1917 г., состав и цели которой указывают на использование пресловутых «немецких денег» против самой кайзеровской Германии не в меньшей степени, чем Временного правительства России.[28] Остальная часть ссуды Моора и вовсе была привезена в Россию Ганецким лишь в 1920 г. Таким образом, к истории Октябрьской революции, ее подготовке эта сделка не имеет никакого отношения. Вдобавок даже А.Г. Латышев признает, что до 1917 г. Моор еще не был секретным германским агентом, контактов с ним в эмиграции Ленин не поддерживал[29], а в сентябре 1917 г., после июльских обвинений верхушки РСДРП(б) в шпионаже, центральный комитет партии постановил: «Предложение {Моора} отклонить и всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопустимыми».

Какими еще находящимися в научном обороте материалами аргументируется версия о «германском следе»? Ее сторонники зачастую апеллируют к работам британского историка Г.М. Каткова. Этот исследователь еще в середине 1950-х гг. опубликовал послание министра иностранных дел Германии Р. фон Кюльмана кайзеру Вильгельму II через чиновника для изустной передачи информации[30], предварив его пространной статьей. В ней сам Катков подчеркивает: «Подозрения в том, что большевики получали финансовую помощь от германского правительства — не клевета, а логичное предположение»[31], поскольку публикуемый им документ является лишь косвенной уликой, подлинность содержащейся в ней информации не может быть подтверждена. Катков считает маловероятным обман кайзера фон Кюльманом в сообщении о финансовой поддержке большевиков, однако это — лишь логические умозаключения. Историк отдавал себе в этом отчет, а потому оговорился в тексте статьи, что указаниям Кюльмана на «сверхважность» германского финансирования большевиков вероятно, присущи самовосхваление и преувеличение. В самом деле, фон Кюльман заявляет буквально следующее: «Только когда мы по разным каналам и под разными предлогами обеспечили большевикам постоянный приток фондов, они сумели проводить энергичную пропаганду в своем главном органе «Правде» и значительно расширить прежде весьма слабый базис своей партии».[32] Увы, апологеты исторической гипотезы о «германском следе» зачастую пренебрегают этим и расценивают предположение Каткова как доказанный факт.

Ко всему прочему, этот британский историк в предисловии к посланию фон Кюльмана некритично высказывается о «документах Сиссона», лишь упоминая о предположениях в пользу их фабрикации со ссылкой на С.П. Мельгунова; впрочем, это объяснимо, т. к. разоблачающая их работа Дж. Кеннана увидела свет лишь 2 месяца спустя. В своей широко известной монографии о Февральской революции Г.М. Катков придерживается той же сдержанной позиции в отношении связей германской военно-политической верхушки и РСДРП(б). Он признает, что в архивах германского МИДа отсутствуют документальные свидетельства о поддержке Парвусом и его агентами забастовочного движения в Российской империи в 1916 и начале 1917 г. и, даже говоря о поддержке большевиков немецкими властями, оговаривается — «знал об этом большевистский вождь или нет».[33] Таким образом, Катков был сторонником версии «германского следа», но хронологически ограничивал оказываемую немцами большевистской партии поддержку исключительно 1917 годом; он приводит пример с нехваткой у РСДРП(б) денег даже для выпуска своего журнале «Сборник социал-демократа» зимой 1916/1917 гг.

Действительно, даже для самого В.И. Ленина безденежье в годы Первой мировой войны было рядовым явлением. В середине декабря 1915 г. он писал Александре Коллонтай: «Денег нет. Здесь нет денег. Это главная трудность».[34] 29 января следующего, 1916 г. в связи с планами две-три недели поработать в библиотеках Цюриха вождь большевиков запрашивал у большевика М.М. Харитонова о возможности прочитать пару рефератов (лекций) для получения финансов; интересовался о стоимости комнаты на двоих (хотя бы с одним койко-местом), самая дешевая, в рабочей семье; «обед в столовке», утренний завтрак и кофе вечером. Уже находясь в Цюрихе, Ленин обращался к большевичке С.Н. Равич с просьбой организовать его выступление в Женеве, «ибо у меня сугубое безденежье».[35] В этой связи не представляется возможным расценивать иначе как подлог опубликованную сравнительно недавно в германской прессе информацию о 26 миллионах имперских марок, наряду с оружием переданных МИДом Германии большевикам в течение 4-х лет войны.[36]

Правда, Парвус приписывал себе организацию локальных забастовок в России в январе 1916 г. на полученный им 29 декабря 1915 г. под расписку миллион рублей. Однако косвенными подтверждениями этому служат лишь подозрения полиции в политическом характере этих акций. Вдобавок они должны были ни много, ни мало разрастись в революцию, чего не произошло — Парвусу на деле удалось лишь распространить слухи о готовящимся им восстании.[37]

Наряду с работами Г.М. Каткова, известны посвященные Октябрьской революции и ее «германскому фактору» книги таких западных авторов, как Ричард Пайпс и Элизабет Хереш.

Первый — крупный американский историк, исследователь истории России и СССР. В работе другого ученого из Соединенных Штатов содержится весьма высокая оценка достижений Пайпса в раскрытии тайны «германского следа»: «...лидеры большевиков получали финансирование от Германии. <...> Работа доктора Ричарда Пайпса полностью подтвердила эти связи».[38] Правда, в той же книге Александр Парвус (Гельфанд) именуется «Хелпхендом», чин прапорщика подменяется несуществующим в русской армии званием «энсина», а адмирал А.В. Колчак в 1916–1917 гг. командует... «флотом Черного моря» (?). Мнимое же подтверждение Пайпсом обеспечения большевиков немецкими деньгами сводится к публикации письма Ленина Инессе Арманд, датированного 19 января 1917 г. и содержащего следующие фразы: «Насчет немецкого плена и прочее все Ваши опасения чрезмерны и неосновательны. Опасности никакой. Мы пока остаемся здесь». Между тем в 49 томе полного собрания сочинений В.И. Ленина еще в 1964 г. было напечатано другое его письмо — от 16 января 1917 г., в котором вождь большевиков делился с Арманд опасениями о возможном вовлечении нейтральной Швейцарии в войну и намерениями в этой связи передать ей партийную кассу.[39] Таким образом, версию «германского следа» работа Пайпса не подкрепляет.

Вторая, австрийская писательница, еще с конца 80-х гг. принялась разрабатывать указанную тему на основе материалов германского внешнеполитического ведомства в Бонне. Однако ее сочинения[40] выполнены на весьма низком научном уровне, их переводные издания изобилуют ошибками[41], а «открытые» ею архивные материалы на поверку оказываются частично «документами Сиссона», а также — источниками, давно опубликованными германскими историками. Кроме того, в произведениях Хереш встречаются и совершенно абсурдные заявления вроде информирования германской армии Лениным о дате начала Июльского наступления[42]; впрочем, парадоксальных утверждений передаче Лениным германской армии сведений о положении на фронте и в тылу (!) русской армии до самой Февральской революции не чужды и современные российские коллективные монографии[43]...

В отличие от вышеупомянутых научных, либо публицистических произведений, весьма серьезным изданием является составленный немецким историком З.А. Земаном сборник документов из архива германского МИДа[44]. Это издание было первым и остается, по сути дела, единственным крупным сборником документов о планах германской военно-политической верхушки по использованию русских революционеров для главной цели – заключения сепаратного мира с Россией и прекращения войны на два фронта. Данная книга и полвека спустя не переведена на русский язык и на сегодняшний день является редким изданием, с которым знакомы далеко не все апологеты версии «германского следа» неспециалисты. Тем не менее, апелляции к «Германии и революции в России 1915-1918» являются общим местом их доказательной базы.

В действительности, включенные в него документы, во-первых, не изобличают Ленина – Земан признавал во вступительной статье к документам, что среди них нет доказательств непосредственного контакта Ленина с какой-либо германской агентурой. Это честная констатация факта историком вызвала у эмигрантского публициста Давида Шуба неподдельное возмущение; рецензенты книги Земана из английских и американских научных изданий, указывавшие на неподтверждение связи РСДРП(б) с Германией, определялись Шубом как «большевизанствующие и мало осведомленные или просто политически невежественные».[45]

Если же аналогичным образом не поддаваться эмоциям, то при хотя бы фрагментарном ознакомлении со сборником Земана (полноценно разобрать его в рамках статьи не представляется возможным и необходимым) мы увидим следующее:

- Документ №4 содержит запрос статс-секретарю Министерства финансов на 5 миллионов марок для «революционной пропаганды в России». Большевики в нем вовсе не упоминаются.

- Документ №6 — донесение германского посла в Берне Ромберга о беседе эстонского социал-демократа Кескюла с Лениным об условиях подписания мира с Германией, с решением после этого... отправить русские войска в Индию. Даже эмигрантский историк С.Г. Пушкарев, убежденный сторонник версии «германского следа», разочарованно признает: «Возможно, конечно, что Ленин дурачил своего собеседника».[46]

- Документ №11 — тот же Ромберг докладывает о пересылке им в Петроград и «употреблении по назначению» суммы размером в 1 миллион рублей. Эта совершенно абстрактная информация ничем не подтверждается, а «употребление» не могло быть проверено или проконтролировано и самим Ромбергом.

- Документ №15, в котором статс-секретарь Циммерман сообщает командованию германской армии о стремлении российских леворадикалов вернуться домой из эмиграции и высказывается за выдачу им разрешения, иллюстрирует лишь совпадение интересов двух политических сил, но не их сотрудничество.

- Документ №44 – готовность германской стороны переправить Ленина сотоварищи через линию фронта, в случае отказа нейтральной Швеции в пропуске через собственную территорию, выглядит весьма неоднозначно. Это могло бы стать серьезной компрометацией большевистской верхушки; в отношении важной агентуры влияния подобный риск не может быть оправдан – однако большевистские эмигранты и не являлись ею.

- Документ №51 данного сборника, годом ранее опубликованный в книге В. Хальвега о возвращении Ленина в Россию[47], особенно интересен. Это сообщение от 21 апреля 1917 года из германского Генерального штаба в МИД, фабула которого заключается всего в 2-х предложениях: «Lenin Eintritt in Russland geglückt. Er arbeitet völlig nach Wunsch». Почему они процитированы на немецком языке?

Дело в том, что «первооткрывательницей» данного документа себя позиционирует вышеупомянутая Элизабет Хереш, хотя еще до выхода ее книги он цитировался в целом ряде научно-популярных работ.[48] С переводом же этой цитаты из телеграммы на русский язык ситуация выглядит еще более неоднозначно. Буквальный перевод: «Въезд Ленина в Россию удался. Он действует в полном соответствии с тем, к чему стремился» в нескольких книгах искажается следующим образом: «...Он действует как нельзя лучше»[49], и даже «...Он работает точно так, как мы этого хотели».[50] Таким образом, в данном случае мы наблюдаем элементарный подлог, не имеющий ничего общего с наукой.

- Документ №62 — это телеграмма статс-секретаря Циммермана германскому послу в Берне с констатацией фактов об усилении мирной пропаганды и увеличении тиража газеты «Правда». Конечно, при желании можно и на этом основании составить далеко идущие выводы, однако их правильность отнюдь не гарантирована.

Документов, изобличающих непосредственно Ленина и большевистскую партию в получении немецких денег в этом сборнике нет, хотя по мнению одного из отечественных исследователей их достаточно для... повешения Ленина за измену родине[51] (видимо, подразумевается его забальзамированное тело, находящееся в мавзолее?). Да и, к слову сказать, сам З. Земан, написавший в соавторстве с историком У. Шарлау политическую биографию Парвуса, признал в ней, что эти документы подтверждают максимум заинтересованность имперского правительства Германии в распространении восстания в России.[52]

Аналогично обстоит дело и с вышеупомянутым сборником т. н. «документов Хальвега». Материалы из него, благо, переизданного на русском языке, так же зачастую недобросовестно цитируются. Например, фрагментарно воспроизводя условия возвращения эмигрантов в Россию, апологет версии «германского следа» доктор исторических наук Г. Чернявский называет несколько из них – запрет на вход и выход пассажиров, движение вагона по возможности без остановок, отсутствие паспортного контроля.[53] О пункте 5 данного протокола: «К поездке допускаются лица совершенно независимо от их политического направления и взглядов на войну и мир»[54] он попросту умалчивает. Сам составитель этого сборника, предупреждая далеко идущие выводы о финансировании рейса «пломбированного вагона» золотом и валютой на основе публикуемых им документов, писал в предисловии к книге: «Для Ленина, стремящегося изо всех сил дать толчок большевистской мировой революции, решающим является как можно скорее достичь России <...> Даже путевые расходы революционеры оплачивают из своего кармана»[55]. «Документы Хальвега» не содержат изобличающих «германский след» в Октябрьской революции материалов. Встречающаяся же в современной учебной литературе позиция историков в отношении «пломбированного вагона»: «Тайны благополучного ленинского рейда через воюющую Европу еще не до конца раскрыты»[56] — выглядит резонной, но одновременно с этим напоминает сообщения петроградской прессы в июле 1917 г.: «В газетах стали пописывать, что Ленин уже в Швейцарии и так скоро попал туда только через Германию»[57].

Впрочем, порой сторонники версии «германского следа» довольствуются цитатой из мемуаров генерала Эриха Людендорфа: «Отправлением в Россию Ленина наше правительство возложило на себя особую ответственность. С военной точки зрения его проезд через Германию имел свое оправдание: Россия должна была рухнуть в пропасть»[58]. На первый взгляд эта выдержка в самом деле кажется неопровержимым свидетельством и весьма серьезным аргументом, однако даже в ней речи о каком-либо сотрудничестве германской военно-политической верхушки с Лениным, кроме разрешения на проезд, а тем более — о его вербовке в качестве агента не ведется. В действительности же эту, без преувеличения, знаменитую фразу приходится признать недобросовестно процитированной, поскольку она вырывается из контекста и именно в таком виде тиражируется в исследованиях и публицистике. В самих воспоминаниях Э. Людендорфа приведенной цитате предшествует его же признание: «Я не сомневался в том, что разложение русской армии и русского народа очень опасно для Германии и Австро-Венгрии. Тем большие опасения вызывала у меня слабость германского и австро-венгерского правительств», а сменяется она следующим замечанием мемуариста: «Но нашему правительству нужно было следить за тем, чтобы мы не погибли вместе с ней. События в России производили на меня двойственное впечатление. В военном отношении они нам давали решительное облегчение, но, с другой стороны, таили в себе для нас много опасного».

В предыдущей главе тех же воспоминаний содержится еще одно весьма любопытное высказывание, совершенно замалчиваемое отечественными историками: «Теперь, задним числом, я могу утверждать, что наше поражение явно началось с русской революции»[59]. Факт же признания Людендорфом своего неведения относительно личности Ульянова-Ленина вплоть до апреля 1917 г.[60] окончательно ставит под сомнение возможность опираться на его воспоминания в аргументации гипотезы о роли германского фактора в Октябрьской революции. Остается лишь сожалеть, что контекст куцей цитаты из них остается неизвестным широкому кругу интересующихся историей и, обретшая собственную жизнь, она впечатлит еще не одного доверчивого читателя. Схожим образом порой приводят и толкуют фразу начальника штаба Восточного фронта генерал-майора Гофмана: «Так же, как я гранатами забрасываю вражеские окопы, как направляю на них отравляющие газы, я точно так же имею право применять против вражеских сил средства пропаганды»[61], уже традиционно вырванную из контекста. Слова Гофмана: «Мне не известно, знало ли верховное командование что-либо об этом мероприятии; командующий восточным фронтом ничего о нем не знал. Мы узнали об этом лишь несколько месяцев спустя, когда заграничные газеты начали упрекать за это Германию и называть нас отцами русской революции <...> Лично я ничего не знал о перевозке Ленина. Но если бы меня об этом спросили, то я вряд ли стал бы делать какие-либо возражения против этого»[62] приводить при этом не принято. Видимо, эту информацию надлежит считать придуманной мемуаристом, даже в откровенном признании которого, впрочем, нет ни слова о большевиках.

Наконец, даже глава разведывательной службы Генерального штаба Германии (IIIb) Вальтер Николаи, доставленный на Лубянку после окончания Великой Отечественной войны, показывал, что в годы Первой мировой войны его осведомленность о персоне В.И. Ульянова-Ленина исчерпывалась знанием фамилии и страны проживания, т. е. Швейцарии. Вдобавок, в секретном фонде его ведомства к 1917 г. имелось лишь 450 тысяч марок, рассчитанных на поддержание разведдеятельности на Восточном с Западным фронтах, а позднее – и против САСШ[63]; у Николаи попросту не было денег на русскую революцию, да и политической разведки он не касался вовсе, занимаясь исключительно военной. Несмотря на это, историки Г. Шиссер и Й. Трауптман утверждают, что именно чиновники службы IIIb подали командованию предложение о политическом транзите российских революционеров через Германию.

Есть ли более располагающие к доверию свидетельства о финансовых отношениях РСДРП(б) и кайзеровской Германии? В литературе таковым иногда считается публикация германского социал-демократа Эдуарда Бернштейна в газете «Форвертс» от 14 января 1921 г., однако вот как он аргументирует свое утверждение: «...Ленин и его товарищи получали от кайзеровской Германии огромные суммы. Я узнал об этом еще в конце декабря 1917 года. Через одного друга я осведомился об этом у некоего лица, которое, вследствие своих связей с различными учреждениями, должно было быть в курсе дела, и получил утвердительный ответ»[64]. Ввиду полного отсутствия ясности это абстрактное утверждение сложно квалифицировать иначе как слухи. В другой своей статье с многообещающим названием «Немецкие миллионы Ленина» Бернштейн цитировал официальный ответ германского МИДа об отсутствии в его архивах сведений о согласии на поддержку большевиков имперскими военными властями[65], довольствуясь неверифицируемой информацией от депутатов рейхстага.

Достоверные подтверждения версии «германского следа» не были выявлены и в ходе работы Особой следственной комиссии Временного правительства, изучавшей обстоятельства волнений 3–5 июля в Петрограде. Несмотря на пестрящие в столичной прессе заголовки «Ленин, Ганецкий и Ко — немецкие шпионы!», «Вторая и Великая Азефовщина», «Ужас!», «К позорному столбу!» и т. д. даже «охотник за провокаторами» и противник большевиков В.Л. Бурцев признавал, что данными о получении Лениным денежных сумм от немецких агентов не располагает[66].

Земан и Шарлау признают, что Временное правительство доказало полную неспособность уничтожить нелегальную сеть РСДРП(б). «Опубликованные доказательства измены большевиков были слишком поверхностными, и расследование велось небрежно»[67] — пишут они. В результате план по компрометированию большевиков провалился. Несмотря на это, военный историк У. Фуллер пишет об отличной осведомленности Временного правительства относительно договоренности Ленина с немцами[68], а американский биограф августейшей четы Николая II и Александры Федоровны настаивает на убедительности и прочной доказательной базе опубликованных Временным правительством материалов[69].

Их достоверность была весьма сомнительной, в чем можно убедиться на следующем примере: в апреле 1917 г. контрразведка получила показания прапорщика 16-го Сибирского стрелкового полка Д.С. Ермоленко, якобы завербованного немцами в плену для антивоенной агитации в русской войсковой среде. Он утверждал о поручении такого рода от офицеров германского Генерального штаба и даже приводил фамилии других, подобных ему «агентов», в сведения о которых его, мелкую сошку, якобы посвятил противник. Эти показания выглядели настолько недостоверными, что даже упоминавшийся выше Б.В. Никитин признал: «...он, кроме голословных утверждений, не дал ничего <...> Все обвинение, построенное на его показаниях, по справедливости осталось неубедительным»[70]. Между тем, именно на лжесвидетельствах Ермоленко была основана опубликованная в газете «Живое слово» статья Г. Алексинского и В. Панкратова статья «Ленин, Ганецкий и Ко — шпионы!»[71], ключевым местом которой является перечисление фамилий фигурантов этого шпионского скандала – а именно Парвуса, Ганецкого, Козловского и Суменсон. Доказанная надуманность обвинений в адрес их коммерческого предприятия уже упоминалась ранее. Подтверждает же ее факт отказа германского МИДа посодействовать Парвусу в опровержении им обвинений в адрес большевистской верхушки[72].

Какие же аргументы могут привести в поддержку своей позиции сторонники версии «германского следа»? Как мы можем убедиться, это

- либо коммерческая документация скандинавской фирмы «Фабиан Клингсланд» с переводами денежных сумм из России в Стокгольм;

- либо ничем не подтверждаемые данные русской, французской и американской разведок;

- либо пресловутые «документы Сиссона», подложность которых была неоднократно доказана;

- либо сборники «документов Земана и Хальвега», сами составители которых далее предположений в своих выводах не шли;

- либо лукаво «цитируемые» воспоминания германских военачальников периода Первой мировой войны – Э. Людендорфа и М. Гофмана, которые по их собственному признанию имели весьма слабое представление о личности В.И. Ленина, как и глава германской разведки В. Николаи;

- либо, наконец, единственный документально подтвержденный факт получения Заграничным бюро ЦК РСДРП(б) от Карла Моора, швейцарского социал-демократа и германского агента в качестве «ссуды» крупной, но отнюдь не колоссальной суммы денег, не оказавшей на революционные события в России никакого влияния.

Именно этот факт, а также финансовая помощь немцев большевистской партии уже после ее прихода к власти вплоть до октября 1918 г. формально являются основаниями для положительного ответа на первый из поставленных в начале статьи вопросов. Но целиком он будет звучать следующим образом, более походя на буддийский коан: «Брали ли большевики деньги у немцев? Брали. На русскую революцию не было потрачено ни одной имперской марки». Равно как и В.И. Ленин не был германским агентом влияния.

Сотворение мифа, отвергающего подобные выводы, произошло тогда, в эпоху великих потрясений. Он сохранил жизнеспособность в послереволюционном российском обществе, когда в 1921 г. в письмах Ленину его обвиняли в подкупе немцами[73], а также в Русском Зарубежье, внимавшем историкам Г.В. Вернадскому («С самого начала войны он {Ленин} оказался агентом Германии...»[74]), С.С. Ольденбургу («Несомненно, что германские агенты в меру возможности работали против существующей власти и всячески стремились вызвать смуту»[75]) и т. д.

В годы «перестройки», ознаменовавшейся плюрализмом мнений, гласностью и небывалой интенсивностью информационной энтропии, миф ожил и в благоприятной среде сомнений в прежних идеалах, доверчивости к историческим сенсациям, снизившегося научного уровня выходящей литературы обрел статус едва ли не историографической традиции. Любые упоминания о «германском следе в Октябрьской революции» производили ажиотаж в среде не слишком взыскательной читательской аудитории. «Можно предполагать, сколько тайн откроется в ближайшие годы, подтверждая древнюю мудрость, что «все тайное становится явным»[76] — видимо, искренне предвкушал издатель одного военно-исторического труда о казачестве в эпоху войн и революций, созданного в эмиграции. Книжный рынок в соответствии со спросом начал и до сих пор продолжает насыщаться политически ангажированными и полными небылиц изданиями. Одна из причин такого удручающего положения вещей — табуированность данной темы в советской историографии. Строго придерживаясь установки о фиктивности сюжетов, даже косвенно связанных со взаимоотношениями большевистской партии и немцев, она их практически не разрабатывала. Британский историк Г.М. Катков, публикуя донесение Р. фон Кюльмана, констатировал по прошествии времени: «В советском историческом журнале «Вопросы истории» он трактуется как последняя фальшивка»[77].

Однако в наступившую в СССР пору ревизии исторического прошлого подобные установки попросту утратили силу. Объективному подходу в изучении событий революционного 1917 года суждено было формироваться в рамках научных школ, когда в общественном сознании беспримерный размах приобрели довлеющие в нем исторические мифологемы («германский след» в Октябрьской революции — одна из них). Остается надеяться, что применение этого академического, исследовательского подхода, пришедшего на смену диктуемой марксистскими постулатами изобличительной заданности[78], даст свои плоды. И настойчивые поиски «германских следов» в событиях Великой русской революции, как и разоблачение «немецкой агентуры» среди руководителей РСДРП(б) покинут научный дискурс, заняв надлежащее им место в области исторических преданий.

Революция, запланированная в Лондоне? (к вопросу о причинах февральских событий 1917 г.): "В статье рассматривается вопрос о возможном влиянии Англии на события Февральской революции 1917 г. в России."(с) См.: https://cyberleninka.ru/article/n/revolyuts...y-1917-g/viewer

Это сообщение отредактировал Книгочей - 29-04-2024 - 13:42

Роль западных держав в революционных событиях 1917 года (к 100-летию Октябрьской революции в России): "Статья содержит анализ роли западных держав Великобритании и Германии в подготовке и организации революционных событий 1917 г."(с) См.: https://cyberleninka.ru/article/n/rol-zapad...v-rossii/viewer

(Книгочей @ 29-04-2024 - 13:35)
Революция, запланированная в Лондоне? (к вопросу о причинах февральских событий 1917 г.): "В статье рассматривается вопрос о возможном влиянии Англии на события Февральской революции 1917 г. в России."(с)
"Агенты британской разведки пытались помешать деятельности большевиков, но при этом иногда и помогали им."(с) "Коммерсантъ".

Из темы "Лорд Китченер и "старец" Распутин": Великобританию больше всего интересовало чтобы Россия не вышла из войны, и поэтому её устраивал любой государственный строй: монархия или республика. Но при этом, Великобританию заботило чтобы Черноморские проливы (Босфор и Дарданеллы) не попали под российский контроль. И в этом смысле, не исключено что английская разведка приложила свою руку к гибели линкора "Императрица Мария". К сему: См. тему "Тайна гибели линкора "Императрица Мария".

(Книгочей @ 29-04-2024 - 14:52)
Великобританию больше всего интересовало чтобы Россия не вышла из войны, и поэтому её устраивал любой государственный строй: монархия или республика. Но при этом, Великобританию заботило чтобы Черноморские проливы (Босфор и Дарданеллы) не попали под российский контроль.
Мизерная ромощь царю и всемерная помощь заговорщикам: "Помогала ли Англия России в Первой мировой войне? Формально да, но объем помощи «британского союзника» можно рассматривать как издевательство...

..Замечу, что все перечисленное вооружение поставлялось не безвозмездно, а оплачивалось золотом, причем в большинстве случаев цены были сильно завышены...

..Англия принципиально не посылала своему союзнику новейшие образцы самолетов и принципиально не желала давать танки. Зато позже Лондон с удовольствием отправит их белым армиям.

Как видим, «помощь» России принесла большие дивиденды британским фирмам, но была попросту незаметна в общем производстве военной техники на русских заводах.

Россия вступила в мировую войну с небоеспособными крепостями на западной границе и не имея ни одного современного тяжелого орудия или миномета.

Ко всему прочему население империи даже не знало целей войны. Формальным поводом для вступления в войну была защита братьев-славян. Да, это был неплохой пропагандистский лозунг — русская душа склонна к состраданию, особенно когда это касается слабых и убогих. Но братья-славяне были, увы, ненадежными союзниками и проявляли любовь к матушке России, лишь когда это было им выгодно. Вспомним, как братья-славяне передрались между собой в 1912 г., как Болгария в обеих мировых войнах воевала против России и СССР.

«А как же Проливы? — спросит эрудированный читатель. — Неужели Россия могла допустить, чтобы они попали под контроль Австро-Венгрии?» Ну, начну с того, что захват Проливов Австрией или Германией не меньше светил Англии и Франции, и они были готовы воевать за них с «тевтонскими варварами» даже без России.

Уже в ходе войны Англия и Франция пообещали России Константинополь, а сами заключили тайный сепаративный договор, по которому взаимно обещали никаким образом Проливы России не отдавать.

Мало того, и Лондон, и Париж вынашивали планы раздела Российской империи после разгрома Германии. Отъему подлежали Привисленский край, Прибалтика, Финляндия, а по возможности и Украина, и Кавказ.

Первая мировая война не стала и не могла стать второй отечественной войной. Николай II втянул страну в войну за интересы Англии и Франции. Россия впервые в истории воевала не за приобретение новых земель, а за собственное расчленение.

В конце 1916 г. в Лондоне и Париже в кругах военных и политиков царило предвкушение скорой победы, до которой осталось несколько месяцев, а то и недель. Предполагалось, что Германия из-за нехватки продовольствия и сырья сдастся на милость победителя. Но что тогда делать с Россией? Ведь русская армия и флот к 1917 г. стали в несколько раз сильнее, чем в 1914 г. И в случае победы речь пойдет не о расчленении России, а придется Проливы отдавать. Союзники оказались в положении попа, которому приходится подставлять лоб под щелбаны Балды."(с) Александр Широкорад "Англия. Ни войны, ни мира". Источник: http://loveread.ec/view_global.php?id=43788

Первая мировая война России не только не была нужна, но и к ней Россия не была готова!

(Книгочей @ 25-06-2024 - 16:11)
Первая мировая война России не только не была нужна, но и к ней Россия не была готова!
"Слухи о "Дредноуте" привели в действие гигантскую машину, созданную в Германии усилиями гросс-адмирала Тирпица. В течение многих лот он сперва как начальник морского штаба верховного командования, а потом, с 1897 года, как морской министр готовил страну к строительству большого флота. По его инициативе к популяризации, флота были привлечены издатели, художники и литераторы. Начал выходить военно-морской журнал; школьникам за сочинение на морские темы выдавались награды; устраивались экскурсии на военные корабли; премировались художники и писатели, посвятившие свое творчество военно-морскому делу. А пока шла эта лихорадочная обработка общественного мнения, казенные верфи из "простых жестяных мастерских" превращались в отлично оборудованные крупные предприятия, обучались рабочие, велись исследования по непотопляемости и бронированию кораблей, по совершенствованию морской артиллерии. В результате этой подготовки не успели еще отчаянно торопившиеся англичане достроить "Дредноут", как в июле 1906 года на имперской верфи в Вильгельмсгафене был заложен "Нассау" - головной корабль из первой серии германских дредноутов..."(с)

(Книгочей @ 25-06-2024 - 16:15)
(Книгочей @ 25-06-2024 - 16:11)
Первая мировая война России не только не была нужна, но и к ней Россия не была готова!"Слухи о "Дредноуте" привели в действие гигантскую машину, созданную в Германии усилиями гросс-адмирала Тирпица."(с)
"Сообщения о постройке в Англии "Дредноута" нигде не были восприняты с таким вниманием и интересом, как в России, потрясенной Цусимской катастрофой. Опыт русско-японской войны, ускорившей создание нового типа кораблей, тщательнее всего изучался именно русскими моряками и кораблестроителями. В начале 1906 года ученый отдел Главного морского штаба произвел опрос участников русско-японской войны. Собранные вместе опросные листы содержали в себе бесценный материал, ибо опрашиваемые не только критиковали, но и высказывали соображения о том, какими должны быть линейные корабли возрождаемого русского флота."(с)

(Книгочей @ 25-06-2024 - 16:18)
(Книгочей @ 25-06-2024 - 16:15)
(Книгочей @ 25-06-2024 - 16:11)
Первая мировая война России не только не была нужна, но и к ней Россия не была готова!"Слухи о "Дредноуте" привели в действие гигантскую машину, созданную в Германии усилиями гросс-адмирала Тирпица."(с)"Сообщения о постройке в Англии "Дредноута" нигде не были восприняты с таким вниманием и интересом, как в России, потрясенной Цусимской катастрофой."(с)
"Когда после 1905 года страна осталась без флота, была принята кораблестроительная программа 1907 года. Намечался мировой передел сфер влияния, планировали построить 107 боевых кораблей:
1) Линейные крейсеры по 32500 тонн - 4 штуки.;
2) Линкоры по 23000 тонн - 8 штук;
3) Лёгкие крейсера по 6800 тонн - 10 штук;
4) Эсминцы по 1300 тонн - 54 штуки;
5) Подводные лодки - 31 единица, итого 107 кораблей.
К началу Первой Мировой войны в 1914 году, за 7 лет, из всего этого сдали флоту один эсминец.

К выходу России из Первой Мировой войны в 1917 году флот получил:
Линкоры - 7 штук, 1 недостроен;
Эсминцы - 31 штука, 23 недостроены;
Подводные лодки были несовершенны и не имели значения;
Лёгкие крейсера - заложены в постройку 8, ни один не достроен;
Из 4 заложенных линейных крейсеров по 32000 тонн, которые должны были стать гордостью флота, ни один никогда не плавал.
Уже в советское время, через 30 лет после начала постройки, их разобрали в металлолом. Состояние готовности в процентах (первый, второй, третий, четвёртый):
по корпусу, системам и устройствам 65%, 57%, 52%, 50%;
по бронированию 36%, 13%, 5%, 2%;
по механизмам 66%, 40%, 22%, 26%, 5%;
по котлам 66%, 38%, 7%, 12%.
В 1930-е их достраивать не имело смысла из-за накопившегося тотального качественного отставания от иностранных аналогов. Средств и труда, на них бессмысленно растраченных, хватило бы на 2 линкора по 23000 тонн.

Из 8 заложенных лёгких крейсеров до конца WW1 ни один не плавал. Позднее два достроены в СССР как нефтетанкеры, три отправлены со стапелей в металлолом, три достроены в 1930-е для демонстрации флага, когда они уже безнадёжно устарели и н представляли боевой ценности.

Для полноты картины остаётся отметить: базировалось всё это на усилиях страны составлявшей 10% тогдашнего мирового населения (165 миллионов), сумевшей наряду с созданием армии, выделить 90.000 рабочих на 20 крупных кораблестроительных заводов. К поставкам для них привлекались ещё более 100 предприятий. Эксплуатацией техники в ВМФ занимались около 150 тысяч человек."(с)

[QUOTE=Книгочей , 25-06-2024 - 16:19][QUOTE=Книгочей, 25-06-2024 - 16:18] "Когда после 1905 года страна осталась без флота, была принята кораблестроительная программа 1907 года. Намечался мировой передел сфер влияния, планировали построить 107 боевых кораблей:
1) Линейные крейсеры по 32500 тонн - 4 штуки.;
2) Линкоры по 23000 тонн - 8 штук;
3) Лёгкие крейсера по 6800 тонн - 10 штук;
4) Эсминцы по 1300 тонн - 54 штуки;
5) Подводные лодки - 31 единица, итого 107 кораблей.
К началу Первой Мировой войны в 1914 году, за 7 лет, из всего этого сдали флоту один эсминец.

К выходу России из Первой Мировой войны в 1917 году флот получил:
Линкоры - 7 штук, 1 недостроен;
Эсминцы - 31 штука, 23 недостроены;
Подводные лодки были несовершенны и не имели значения;
Лёгкие крейсера - заложены в постройку 8, ни один не достроен;
Из 4 заложенных линейных крейсеров по 32000 тонн, которые должны были стать гордостью флота, ни один никогда не плавал.
Из 8 заложенных лёгких крейсеров до конца WW1 ни один не плавал.
Для полноты картины остаётся отметить: базировалось всё это на усилиях страны составлявшей 10% тогдашнего мирового населения (165 миллионов), сумевшей наряду с созданием армии, выделить 90.000 рабочих на 20 крупных кораблестроительных заводов. К поставкам для них привлекались ещё более 100 предприятий. Эксплуатацией техники в ВМФ занимались около 150 тысяч человек."(с)[/QUOTE] " — Если бы в нашем "парламенте" огласить те сведения, которые подобрал я... Мертвый удар! Убийственные цифры!.. Но кто возьмется сделать такой запрос морскому министру и кто даст его сделать?.. Целый ряд хищений, отвратительных проделок, взяток, растрат — безнаказанных, покровительствуемых Григоровичем — это ужас, позор, юный мой друг! Вот вы готовитесь служить под преступным руководством безответственных мошенников, а знаете вы, что командир владивостокского порта, контр-адмирал Греве приказал принять от поставщика двести с лишком тысяч пудов муки с жучком, хотя приемная комиссия отказывалась ее принимать? Сколько он взял с поставщика за свое приказание? Вы знаете, что из параграфа сумм, отпущенных на ремонт судов, ваше министерство ухитряется покупать мебель и люстры для квартиры начальника морского генерального штаба, строить оранжерею командиру порта в Николаеве, строить дачу вашему кронштадтскому божку Вирену? А какая свистопляска идет вокруг подрядов на постройках ваших новых линейных кораблей, которых никак не могут достроить вот уже пять лет! Четыре года назад были отпущены огромные деньги на постройку пяти новых миноносцев и трех подводных лодок в Черном море. Где эти суда и где эти деньги, спрашиваю я вас?

— Напрасно спрашиваете, — пожал плечами Юрий, — я не министр. Впрочем, я отвечу вам очень коротко: беда, коль пироги начнет печи сапожник... Я всегда улыбаюсь, когда слушаю гневные рассуждения штатских людей о военном, особенно о морском деле. Самое забавное в таких запросах министру заключается в том, что его судят люди, которые ни черта не понимают во флоте... Не прикажете ли раскрыть вам тайны, планы и замыслы, чтобы они завтра же стали известны врагам? Смешно, в самом деле...

— При чем тут военное искусство и военные тайны? Дело просто: мы даем деньги и имеем право требовать за эти деньги боеспособный флот, который мог бы защищать родину. Я ничего не смыслю в портняжном деле, но, уверяю вас, отлично вижу, хорошо или плохо сшил мне портной визитку. И если мой сделал мне ее за тридцать рублей, а соседу его портной такую же визитку сшил за семнадцать — я имею право назвать своего дураком или мошенником. А вот вам денежные показатели гения ваших флотоводцев: содержание нашего флота обходится русскому народу что-то вроде семидесяти миллионов рублей в год, а немцы на эти же деньги держат флот вдвое больший, чем у нас... Вы тратите двадцать миллионов в год на плаванье флота по Финскому заливу, а немцы на те же двадцать миллионов гоняют по всем океанам шесть заграничных эскадр... Нам прожужжали уши, что урезывание морского бюджета вынуждает к постоянному некомплекту личного состава, а цифры беспощадно обличают ваше неуменье: у нас сорок семь тысяч матросов, а в Германии (на вдвое большем числе кораблей, не забудьте) всего сорок шесть... Вы плохо шьете визитки, адмирал Григорович! Белые нитки видны везде, и не надо иметь флотского ума, чтобы понять, в чем дело. Хотите, я вам скажу?

— Ну, любопытно, — сказал Юрий, начиная сердиться и тщетно подыскивая возражения. Но их не было. Морской корпус обучал многим вещам, до богословия включительно, но не касался этих денежных вопросов: дело морского офицера — воевать, а не торговать.

— Это главный козырь в наших картах, — сказал Сергей Маркович самодовольно. — Сравните тоннаж нашего и иностранного флотов, и вы увидите, что собственно боевых судов — если считать боевыми судами древние калоши, которые развалятся от одного залпа немецкого дредноута, всякие "Славы", "Цесаревичи", "Александры", которым в субботу сто лет стукнет, и крейсера, которым в ту же субботу стукнет двести лет, — так боевых судов у нас 260 тысяч тонн. А небоевых — учебных судов, яхт — императорских, министерских, адмиральских, транспортов, портовых судов и прочих кораблей, никогда не имевших на борту пушки, — таких наберется 300... или, позвольте... кажется, даже 310 тысяч тонн. Вот часть разгадки! У Германии это соотношение выражается в цифрах — 610 тысяч тонн боевых судов и 90 небоевых... А у Англии — слушайте, мичман, — у Англии, владычицы морей, в списке флота состоит всего 19 тысяч тонн небоевых судов, то есть в пятнадцать раз меньше, чем у нас! И всю эту ораву надо комплектовать командой, тратить деньги на топливо, на ремонт, на краску...

— Так что же, по-вашему, флота иметь не надо? — вскинулся Юрий. — Какое вы имеете право судить, нужны или нет эти транспорты, учебные суда, мастерские, о которых вы понятия не имеете?

— Не я сужу, милый юноша, деньги судят!.. Деньги — критерий всякого таланта и всякой бездарности, лакмусовая бумажка всех явлений! Дебет, кредит, баланс — вот прожектор, освещающий все... И баланс показывает безумные ваши расходы, расходы людей, не умеющих сосчитать до ста... Штабы и адмиралы — вот ваша вторая бочка данаид. Опять сравните цифры, все время помня, что собственно флота, то есть кораблей, могущих вести бой, у нас вдвое меньше, чем у немцев. Но у них адмиралов — двенадцать, у нас — двадцать пять! Но у них капитанов первого ранга восемьдесят, а у нас — полтораста!.. Иначе говоря, у них один высший начальник делает то, что у нас четыре. Посчитайте теперь, чего стоят народу три бездельника на каждом командном месте!.. Не надо иметь какой-то особенной "флотской" головы на плечах, чтобы, всмотревшись в эти цифры, не схватиться за нее обеими руками..."(с) Соболев Л.С. "Капитальный ремонт". М.: Художественная литература, 1989 г.
Книга на сайте: http://militera.lib.ru/prose/russian/sobolev1/index.html

К сему: "Аннотация издательства: Роман "Капитальный ремонт" — одно из лучших произведений известного советского писателя Л.Соболева (1898-1971). Посвящен жизни русского дореволюционного флота.
Hoaxer: О,"Капитальный ремонт"... Помнится, в одной из рецензий на один из романов тогда стремительно набиравшего популярность Б. Акунина написали: "...вкусно пахнет великой русской литературой" (по-моему, в "Коммерсанте"). Роман Соболева вкусно пахнет адмиральским чаем, словесной игрой за табльдотом в кают-компании, утром России, большими надеждами, креозотом и свежеструганой сосной. "Капитальный ремонт", вместе с несколькими другими произведениями (трилогия Колбасьева, "Из тупика", "Крейсера", "Три возраста Окии-сан" и "Моонзунд" Пикуля) формируют впечатление от прошлого, некий слепок эпохи. В этих книгах, если отбросить идеологически правильные вставки, есть драйвъ."(с)

Это сообщение отредактировал Книгочей - 25-06-2024 - 16:58

(Книгочей @ 25-06-2024 - 16:11)
Первая мировая война России не только не была нужна, но и к ней Россия не была готова!
"Двуглавый орел шевелит крыльями, готовясь к своему пятьдесят третьему военному полету...

Но побед не будет. Год Цусимы и Порт-Артура висит на крыльях орла неодолимым грузом истории. Военное могущество двуглавого хищника оказалось мишурным. Он сам себя сожрал, пытаясь ударами крепких клювов задержать движущий Россию исторический ход. Царизм оказался помехой современной, на высоте новейших требований стоящей организации военного дела, — того самого дела, которому царизм отдавался всей душой, которым он всего более гордился, которому он приносил безмерные жертвы... Гроб повапленный — вот чем оказалось самодержавие в области внешней защиты, наиболее родной и близкой ему, так сказать, специальности.

И пусть Раймон Пуанкаре обещает самоновейшее оружие, пусть сходят со стапелей новейшие линкоры, пусть штабс-капитан Андреади смело возит по небу на русском военном самолете первую женщину-пилота, княгиню Шаховскую, изумляя ловкостью обращения в воздухе с дамой, пусть лихорадочно стучат в ревельских доках пневматические молотки на новейших подводных лодках, — он обречен, победоносный некогда императорский военный орел. Первые залпы в Восточной Пруссии обнажат страшные язвы системы, прикрытые его золочеными крыльями. Мазурские болота засосут целиком его верную опору — гвардию. В армию хлынут, гонимые ударами цепких когтей, новые ненадежные кадры. Царь, в последней надежде на военное чудо, протягивает сегодня руку смерти, отдавая ей по тысяче людей за каждое перышко четырехсотлетнего орла, — и смерть тяжко сжимает цареву руку, вглядываясь с усмешкой в проступающие во мгле темные своды екатеринбургского подвала..."(с) Соболев Л.С. "Капитальный ремонт". — М.: Художественная литература, 1989 г.
Книга на сайте: http://militera.lib.ru/prose/russian/sobolev1/index.html