"Светлое Будущее" возможно?

По понятным причинам Оруэлла в СССР не просто не любили — его пытались в полном соответствии с «инструкцией», приведенной в самой «культовой» его книге «1984» (1949), сделать «никогда не существовавшим», «распылить».

В мае 1947 года роман «1984» еще не был написан, но к тому времени уже широко разошлась оруэлловская повесть «Скотный двор» (Animal Farm, 1945), переведенная в 1947 году даже на украинский язык (и к этому переводу сам Оруэлл написал предисловие), где однозначно прочитывалась история неизбежного перерождение в диктатуру всех утопических революционных начинаний и идей «всеобщего равенства и братства». Безусловно, это была однозначно прочитанная аллегория на послереволюционные российские метаморфозы. И вот будущая великая переводчица и тонкий ценитель слова Нора Галь в «Литературной газете» обрушилась с критикой на одну из книг Оруэлла, писавшего об английской литературе. В полном соответствии с «линией партии» она назвала свою заметку «Растленная литература» 1. И после этой «невинной» и полностью ортодоксальной публикации писательницу надолго отлучили от публикаций — только за сам факт упоминания в прессе Оруэлла, что и было сочтено «серьезной политической ошибкой». Это произошло с подачи бдительного Константина Симонова 2, немедленно обратившегося к одному из секретарей Союза советских писателей, охарактеризовав ему Оруэлла как «автора гнуснейшей книги о Советском Союзе за время с 1917 по 1944 г. — „Ферма зверей“».

George Orwell. Nineteen Eighty-Four / 1984В дальнейшем в истории «1984» не раз происходили невероятные выверты, опять же в полном соответствии с духом самого романа. Так, для целей советской пропаганды (прежде всего для невладевших английским языком функционеров) в 1959 году было предпринято специальное тайное издание «1984»: Идеологический отдел ЦК КПСС для «внутренней партии» повелел перевести и издать знаменитый роман, который при этом не попал даже в обязательные спецхрановские фонды крупнейших библиотек, а имя переводчика не было указано. Любопытно, что по некоторым свидетельствам именно этот перевод ходил затем в советском «самиздате» — его изымали при обысках «компетентные органы».

К широко отмечавшейся в западном мире дате — 1984 год (год, который указан в заглавии романа просто потому, что Оруэлл не придумал ничего иного, при этом в самой последней строке его рукописи значился год написания романа — 1948, — в нем и переставили две цифры) созрел новый «идеологический выверт»: было решено считать, что события, в романе формально проходившие на территории Великобритании, к СССР не имеют прямого отношения, и тем самым как бы можно отчасти «реабилитировать» известного писателя. Всем этим окололитературным процессам, впрочем, положила конец горбачёвская перестройка, которая позволила наконец издать и прочесть книги запретного англичанина.

И похоже, что и в наше время эти пророческие книги ничуть не устарели и, главное, не утратили своей бешеной популярности. Так, в декабре прошлого года антиутопия Джорджа Оруэлла «1984» была названа лидером продаж службами книжного сервиса «Литрес» 3, да и прежде этот роман фигурировал в списках самых продаваемых и читаемых книг в нашей стране и во всем мире. Интересно, что в самой Великобритании Оруэлл с трудом находил своих издателей, и тиражи поначалу были просто мизерными, а всемирная слава к нему пришла лишь после смерти от туберкулеза, подхваченного в Испании (это случилось в начале 1950 года на 47-м году жизни). Изданный в Америке в конце 1940-х, роман стал наконец всеобщим бестселлером.

Многие, лично знавшие Оруэлла, описывали его как своего рода одинокого Дон Кихота современности, сотканного, казалось бы, из невероятных противоречий, но при этом бывшего необыкновенно целостной личностью, всегда верного себе и мыслившего максимально честно и последовательно. Он одновременно и истый британский джентльмен, поучавший в своих эссе, как именно следует заваривать и пить чай, и пришелец-космополит, родившийся 25 июня 1903 года в Бенгалии, в Индии (которая была тогда британской колонией), в семье бывших работорговцев, англиканских священников и крупных спекулянтов, много скитавшийся и нигде не бывший «своим». Отец Оруэлла работал заместителем агента по опиуму: в опиумном отделе государственной службы Индии он контролировал производство и хранение наркотиков для продажи в Китае; мать была француженкой родом из Бирмы. Сам Оруэлл к колониализму испытывал отвращение (трудно его представить в роли второго Киплинга), но при этом в его биографии присутствует период службы офицером имперской колониальной полиции в Бирме. Убежденный социалист (нужды простых людей и их судьбы оставались для него на первом плане до конца жизни), писатель порвал с коммунизмом в сталинском изводе, пройдя через горнило Гражданской войны в Испании, столкнувшись там с чистками в рядах «неправильных коммунистов» (почти случайно он оказался в рядах милиции ПОУМ, обвиненной затем в «троцкизме»). С почти маниакальной тягой к моральной чистоплотности он избегал изданий и организаций, запятнавших себя «политической изворотливостью», страдал от необоснованных обвинений, но при этом сам же составил известный список персон, нежелательных для сотрудничества, проницательно внеся туда еще не разоблаченных советских агентов, но указав также в числе «нежелательных коммунистов» Чарли Чаплина и Бернарда Шоу.

В любом случае британцы и весь мир обязаны ему не только избавлением от иллюзий «советского эксперимента» и от роли «полезных идиотов» (по выражению, восходящему к Ленину), осуждением всякого тоталитаризма и авторитаризма, предостережением от опасностей политического угнетения и социального контроля («с благими целями»), но и обогащением языка такими выражениями, как «новояз», «двоемыслие», «мыслепреступление», «Ангсоц», «пролы», «Большой Брат» и т. д. Да и выражение «холодная война» первым употребил именно Оруэлл в эссе «Вы и атомная бомба», опубликованном в британском лейбористском еженедельнике The Tribune 19 октября 1945 года…"(с) Максим Борисов

Источник: https://www.trv-science.ru/2023/06/budushhe...k-ili-nadezhdy/

"Остановился на шоссе
я видел женщину
На обочине дороги
С лицом, которое я знал, как свое собственное
Отражение в моем окне
Ну, она подошла к моему квартальному свету
И она наклонилась очень медленно
Страшное давление парализовало меня
В моей тени
Она сказала: «Сын, что ты здесь делаешь?
Мой страх за тебя превратил меня в могилу»
Я сказал: «Мама, я пришел в долину богатых
Себя продать»
Она сказала: «Сын, это дорога в ад»
В вашем путешествии через пустыню
Из пустыни к колодцу
Вы заблудились на автомагистрали в ад
Ну, я стою у реки
Но вода не течет
Он кипит с каждым ядом, о котором вы только можете подумать.
И я под уличным фонарем
Но свет радости я знаю
Невероятно испуганный в тени
И извращенный страх перед насилием
Душит улыбку на каждом лице
И здравый смысл звонит в колокол
Это не технологический сбой
О нет, это дорога в ад
И все дороги забиты кредитом
И ничего не поделаешь
Это всего лишь кусочки бумаги, улетающие от вас
О, берегись, мир, посмотри хорошенько, что здесь происходит.
Вы должны усвоить этот урок быстро и усвоить его хорошо
Это не восходящая мобильная автострада
О нет, это дорога
Сказал, что это дорога
Это дорога в ад."(с) Крис Ри.

Впрочем, последнее время всё громче звучит нелицеприятная критика в адрес знаменитых фантастов: публицисты и блогеры говорят о «предательстве идеалов», о том, что якобы братья Стругацкие «обманули доверчивых советских людей», создав притягательный утопический образ и отказавшись от него в более поздние годы. Эмпатически понятно, откуда берутся яростные выкрики и бессильная злоба.

В России вступили в непримиримый конфликт две идеологии, которые можно условно назвать «либерально-демократической» и «советско-патриотической», и, конечно, носители любой из них хотели бы видеть Стругацких на своей стороне виртуальных «баррикад», и негативные эмоции возникают в тот момент, когда становится ясно, что в творчестве братьев нет четкого позиционирования в рамках какой-либо идеологии: читая одни тексты, авторов можно принять за убежденных коммунистов, читая другие — за оппозиционеров, критикующих власть и патриотический дискурс.

На самом деле все претензии отпадают, если принять, что у братьев Стругацких была своя собственная виртуальная «баррикада», которая возведена немного в стороне от баталий «либералов» с «охранителями» и имеет больше отношения к философии, чем к политико-идеологическим конструкциям.

Будучи фантастами, Стругацкие оперировали категориями, выходящими за рамки сиюминутности. Используемый антураж, который как иллюстрацию можно увязать с той или иной идеологией (мир победившего коммунизма — в ранних текстах, странные мрачные миры — в поздних), всегда был для них вторичен, причем настолько, что в многочисленных интервью они отказывались комментировать вопросы, связанные с деталями повествований, ссылаясь на «плохую память».

Проблемы, которые Стругацкие обсуждали на протяжении творческого пути, даже сегодня выглядят глобальными и тревожными. Как построить общество, в котором каждый человек получит возможность реализовать свои индивидуальные таланты? Имеет ли моральное право более развитое общество вмешиваться в деятельность менее развитого? Что станет стимулом для дальнейшего развития общества, когда будут удовлетворены основные потребности человека и преодолены межгосударственные противоречия? Есть ли какой-то смысл в существовании общества, кроме удовлетворения потребностей человека?

Год за годом, от текста к тексту братья Стругацкие пытались обозначить хотя бы общие контуры для теоретического решения этих проблем, действуя при этом весьма прагматично: в первую очередь они описали утопический «мир-в-котором-хочется-жить» [2] (так называемый «Мир Полдня» [3]), затем начали искать возможные подходы к нему, одновременно показывая альтернативные варианты разной степени антиутопичности. Главную движущую силу утопии они видели в развитии науки, о чем предельно конкретно высказались в небольшой заметке «От бесконечности тайн к бесконечности знаний» (1961):

«Мы уверены: коммунизм — это не жирный рай проголодавшегося мещанина и не сонно-розовая даль поэтического бездельника, коммунизм — это последняя и вечная битва человечества, битва за знание, битва бесконечно трудная и бесконечно увлекательная. И будущее — это не грандиозная богадельня человечества, удалившегося на пенсию, а миллионы веков разрешения последнего и вечного противоречия между бесконечностью тайн и бесконечностью знания» [4].

Тут, конечно, появляются вопросы. Если расширение знаний является высшим приоритетом, то его нельзя никоим образом ограничивать. Но в таком случае что делать с опасными экспериментами, с технологиями двойного назначения, с космическими полетами, которые без должной организации могут закончиться весьма печально, как, например, показано в повести «Стажеры» (1962) [5]?

В начале творческого пути Стругацкие знали ответ. В архивах братьев обнаружены наброски неопубликованных глав, и одна из них посвящена заседанию Президиума Экономического Совета Мира, который координирует направление путей к «бесконечности знаний» [6]. На заседании обсуждается важный проект — терраформирование Венеры. Но проект столь сложен и ресурсоемок, что ради него членам Президиума приходится закрыть многие научно-технические программы: шахту к центру Земли, изучение дальних планет Солнечной системы, отправку звездолетов и т. п.

Примечательно, что на том же заседании члены Президиума уделили время дискуссии о преступлении химика и «талантливого болвана» Сувайло, который своим экспериментом загрязнил реку азотной кислотой. Выясняется, что за такими экспериментами должны наблюдать Совет Новых Открытий и Исследовательский надзор, которые оправдались тем, что Сувайло обязан был обратиться за разрешением к ним, но не сделал этого.

В результате Президиум ЭСМ постановил на три года лишить незадачливого химика-вредителя права заниматься практическими экспериментами. То есть контроль над «последней и вечной битвой человечества» всё же осуществляется, хотя и очень мягкий: согласитесь, что три года отлучения от практики — не слишком серьезное наказание за отравление целой реки.

Однако вскоре братья Стругацкие разглядели очередную опасность на пути «раскрепощенного» человечества. Произошло это во время работы над первым вариантом повести «Улитка на склоне» (1965), который ныне известен под названием «Беспокойство» [7]. В «Комментариях к пройденному» (1999) Борис Натанович откровенно писал о мировоззренческом переломе, который фантастам пришлось пережить в марте 1965 года, но, главное, он указывает на новую проблематику, повлиявшую на изменение интонации всех последующих текстов:

«Горбовский — наш старый герой, в какой-то степени он — олицетворение человека будущего, воплощение доброты и ума, воплощение интеллигентности в самом высоком смысле этого слова. Он сидит на краю гигантского обрыва, свесив ноги, смотрит на странный лес, который расстилается под ним до самого горизонта и чего-то ждет.

В Мире Полудня давно-давно уже решены все фундаментальные социальные и многие научные проблемы. Разрешена проблема человекоподобного робота-андроида, проблема контакта с другими цивилизациями, проблема воспитания, разумеется. Человек стал беспечен. Он словно бы потерял инстинкт самосохранения. Появился Человек Играющий. <…> Всё необходимое делается автоматически, этим заняты миллиарды умных машин, а миллиарды людей занимаются только тем, чем им нравится заниматься. Как мы сейчас играем в шахматы, в крестики-нолики или в волейбол, так они занимаются наукой, исследованиями, полетами в космос, погружениями в глубины. <…>

Горбовскому страшно. Горбовский подозревает, что добром такая ситуация кончиться не может, что рано или поздно человечество напорется в Космосе на некую скрытую опасность, которую представить себе сейчас даже не может, и тогда человечество ожидает шок, человечество ожидает стыд, поражение, смерти — всё что угодно… И вот Горбовский, со своим сверхъестественным чутьем на необычайное, таскается с планеты на планету и ищет СТРАННОЕ. Что именно — он и сам не знает. Эта дикая и опасная Пандора, которую земляне так весело и в охотку осваивают уже несколько десятков лет, кажется ему средоточием каких-то скрытых угроз, он сам не знает, каких. И он сидит здесь для того, чтобы оказаться на месте в тот момент, когда что-то произойдет. Сидит для того, чтобы помешать людям совершать поступки опрометчивые, торопливые, поймать их, как расшалившихся детей „над пропастью во ржи“…» [8].

Братья Стругацкие начинают подозревать, что для «расшалившегося» человечества контроля со стороны Совета Новых Открытий и Исследовательского надзора будет явно недостаточно. Нужны еще какие-то организации с полномочиями применять в том числе и методы физического воздействия. В утопии появляется СГБ — Совет галактической безопасности.

С его представителем — беспощадным Рудольфом Сикорски — случайно встречается молодой космонавт будущего Максим Каммерер, потерпевший крушение на планете Саракш в романе «Обитаемый остров» (1969–1971) [9]. И этого тоже оказывается мало, ведь опасность для землян таят не только чужие миры, но и передовые научные исследования: в более ранней повести «Далекая Радуга» (1963) [10] братья Стругацкие представили вариант, когда из-за масштабного эксперимента «нуль-физиков» гибнет население целого мира; удается спасти только детей.

В конце концов повзрослевшие фантасты должны были прийти и пришли к неприятному выводу: если прогресс начинает угрожать жизням людей, его нужно искусственно тормозить с применением любых средств, включая ликвидацию носителей потенциальной угрозы. В повести «Жук в муравейнике» (1979–1980) [11] мы видим развитие ситуации, при котором у беспощадного Рудольфа Сикорски не остается другого выхода, кроме как убить человека, считающегося «автоматом» могущественных инопланетян. Позднее Борис Натанович вспоминал с некоторой горечью:

«Мы писали трагическую историю о том, что даже в самом светлом, самом добром и самом справедливом мире появление тайной полиции (любого вида, типа, жанра) неизбежно приводит к тому, что страдают и умирают ни в чем не повинные люди, — какими благородными ни были бы цели этой тайной полиции и какими бы честными, порядочнейшими и благородными сотрудниками ни была эта полиция укомплектована» [12].

Итак, в утопии появляется «тайная полиция» — Комиссия по контролю (или КОМКОН-2), которую возглавляет разведчик-резидент из СГБ с опытом убийства людей. И вполне предсказуемо, что чем дальше, тем больше КОМКОН-2 в силу специфики своей работы вмешивается в дела ученых, включая историков науки, — в той же повести Стругацкие блестяще описали конфликт Сикорски с Айзеком Бромбергом, которого вполне можно назвать представителем «системной оппозиции».

В следующей повести «Волны гасят ветер» (1985–1986) [13] мы наблюдаем, как эта организация разрослась до «галактических» размеров, причем ее кадровый состав пополняется за счет Прогрессоров — специалистов по тайному влиянию на развитие инопланетных рас. Здесь уместно процитировать фрагмент, в котором описывается встреча Максима Каммерера с новым сотрудником Тойво Глумовым:

«По профессии Тойво Глумов был Прогрессором. Специалисты говорили мне, что из него мог бы получиться Прогрессор высочайшего класса, Прогрессор-ас. У него были блестящие данные. Он великолепно владел собой, он обладал исключительным хладнокровием, редкостной быстротой реакции, и он был прирожденным актером и мастером имперсонации. И вот, проработав Прогрессором чуть больше трех лет, он без всяких на то видимых причин подал в отставку и вернулся на Землю. <…>

Он возник передо мною в декабре 94 года, исполненный ледяной готовности вновь и вновь отвечать на вопросы, почему он, такой многообещающий, абсолютно здоровый, всячески поощряемый, бросает вдруг свою работу, своих наставников, своих товарищей, разрушает тщательно разработанные планы, гасит возлагавшиеся на него надежды… Ничего подобного я, разумеется, спрашивать у него не стал. Меня вообще не интересовало, почему он не хочет более быть Прогрессором. Меня интересовало, почему он вдруг захотел стать Контрпрогрессором, если можно так выразиться.

Ответ его запомнился. Он испытывает неприязнь к самой идее Прогрессорства. Если можно, он не станет углубляться в подробности. Просто он, Прогрессор, относится к Прогрессорству отрицательно. И там (он показал большим пальцем через плечо) ему пришла в голову очень тривиальная мысль: пока он, размахивая шпагой, топчется по булыжнику Арканарских площадей, здесь (он показал указательным пальцем себе под ноги) какой-нибудь ловкач в модном радужном плащике и с метавизиркой через плечо прохаживается по площадям Свердловска» [14].

На самом деле, это приговор всей утопии, придуманной Стругацкими, в целом. Мир победившего сциентизма не сумел создать адекватную систему сдержек и противовесов между наукой и интересами общественной безопасности; вместо этого он привлек к контролю над передовыми разработками людей, доказавших свою беспощадность на территории «варварских» планет.

Институт «прогрессорства» в таком случае становится инкубатором для производства вирусов архаики, которые способны погубить здоровый организм цивилизации. И в финале повести «Волны гасят ветер» мы видим промежуточный итог распространения инфекции: Тойво Глумов всерьез предлагает уничтожить ростки нового — люденов, представляющих собой следующий этап в эволюции человека как вида.

Что могло бы служить основой для системы сдержек и противовесов? Братья Стругацкие не дают однозначного ответа, оставив его на усмотрение читателя. Но они же устами персонажа Леонида Андреевича Горбовского, воплощающего «интеллигентность в самом высоком смысле этого слова», предложили нам подумать над категорическим императивом: «Из всех возможных решений выбирай самое доброе. Не самое обещающее, не самое рациональное, не самое прогрессивное и уж, конечно, не самое эффективное — самое доброе!» [15].

Может ли быть доброй наука? Можно ли быть добрым в науке? Нам придется искать ответы самостоятельно — теперь, увы, без братьев Стругацких.

Антон Первушинписатель-фантаст, автор ряда научно-популярных книг и научный журналист, посвятил свою статью другу нашей редакции, не раз присылавшему нам умные и лаконичные комментарии. Его поздравлением открывался 100-й номер газеты в марте 2012 года [1].

Литература:

Стругацкий Б. Н. Равнение на прогрессоров // ТрВ-Наука, № 100 от 27 марта 2012 года
Словосочетания «Мир-В-Котором-Нам-Хочется-Жить» и «Мир-В-Котором-Я-Хотел-бы-Жить-и-Работать» Б. Н. Стругацкий использовал во множестве интервью, которые давал в период с 1998 по 2012 годы.
Миром Полдня (Полудня) принято называть мир коммунистического будущего, описанный в ряде текстов, которые связаны хронологически: от романа «Страна багровых туч» (1959) через сборник новелл «Полдень, XXII век (Возвращение)» (1960–1963) до повести «Волны гасят ветер» (1986).
Стругацкий А., Стругацкий Б. От бесконечности тайн к бесконечности знаний // Техника — молодежи. 1961.№ 10. С. 6.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Стажеры. М.: Молодая гвардия, 1962.
Глава под названием «Президиум ЭСМ» впервые была опубликована в книге: Неизвестные Стругацкие. От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты / сост. С.Бондаренко. Донецк: Сталкер, 2005. С. 275–287.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Беспокойство // Измерение Ф. 1990. № 3. С. 6–15.
Стругацкий Б. Комментарии к пройденному: «Улитка на склоне» / «Беспокойство» // Если. 1999. № 1–2. С. 270–271.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Обитаемый остров. М.: Детская литература, 1971.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Далекая Радуга // Новая сигнальная. М.: Знание, 1963. С. 50–156.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Жук в муравейнике // Знание — сила. 1979. №№ 9–12. 1980. №№ 1–3, 5–6.
Стругацкий Б. Комментарии к пройденному: «Жук в муравейнике» // Если. 1999. № 3. С. 307.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Волны гасят ветер // Знание — сила. 1985. №№ 6–12. 1986. №№ 1, 3.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Волны гасят ветер // Знание — сила. 1985. № 6. C. 48.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Волны гасят ветер // Знание — сила. 1986. № 1. С. 48."(с)

Источник: https://www.trv-science.ru/2018/04/sumerki-utopii/