"Вариативная история."

Великий князь Кирилл Владимирович в своих воспоминаниях так описывал этот сюжет: "Уже некоторое время в печати обсуждался один совершенно фантастический и практически невыполнимый план. Он предусматривал посылку нашего Балтийского флота на Дальний Восток и установление там военного превосходства на море". По версии великого князя, "вокруг этого проекта подняли столько шума и так настойчиво муссировали его в печати, что в конце концов, один Бог знает почему, Адмиралтейство предложило эту "блестящую идею" на рассмотрение Государю. Лучше всего, если бы его создатели засекретили свои бредовые планы, но они ничего подобного не сделали, и к тому времени, когда были предприняты первые шаги к осуществлению этого замысла, весь мир, включая, конечно, японцев, знал все до мельчайших подробностей о кораблях, которые предполагалось послать с этой безрассудной миссией". В реальности, разумеется, роль пресловутого общественного мнения явно раздута: на императора оно уж точно не могло воздействовать. Другое дело, что раз уж идеей похода загорелся он сам, желающих оппонировать венценосцу не нашлось.

Контр-адмирал Сергей Посохов (во время Цусимского сражения капитан 2-го ранга, старший офицер крейсера "Олег") полагал, что, "отчаявшись в возможности вытеснить японцев из Манчжурии, Российское Императорское Правительство решило тогда выступить в водах Тихого океана, чтобы ударом по путям сообщения блокировать Манчжурию и даже самую Японию". Но скорее здесь прав Владимир Костенко (корабельный инженер эскадренного броненосца "Орёл"), предположивший, что "не столько задачи военно-стратегического характера вынудили правительство сделать этот последний безрассудный шаг, как соображения политического свойства. Отказ от посылки флота в Тихий океан был бы открытым признанием своего бессилия, последствия чего казались уже тогда правительству крайне опасными. Предпочли этому риск на авось, будучи готовыми объяснить неизбежную неудачу фатальным стечением обстоятельств или нерадением отдельных лиц..."

И вот 30 (17) апреля приказом по Морскому ведомству бывшую Тихоокеанскую эскадру, запертую в Порт-Артуре, нарекли 1-й Тихоокеанской эскадрой, а строившиеся на Балтике новые корабли – 2-й эскадрой флота Тихого океана, назначив её командующим контр-адмирала Рожественского – тогдашнего начальника Главного морского штаба. По словам великого князя Кирилла Владимировича, Рожественский "откровенно заявил Государю, что, с его точки зрения, план с самого начала обречен на провал. Во-первых, наши корабли, за редким исключением, не могли противостоять на равных японскому флоту, даже если бы весь наш флот был капитально отремонтирован и усовершенствован, для чего оставалось слишком мало времени. Во-вторых, Великобритания, владычица морей и союзник Японии, предпримет все от нее зависящее, чтобы чинить препятствия Балтийской эскадре на протяжении всех 20 тысяч миль пути. В-третьих, продвижение такой армады, состоящей в основном из старых посудин, будет крайне затруднено частыми поломками и потребует внушительного сопровождения из вспомогательных кораблей. Большую сложность представляла заправка углем. Осмелятся ли нейтральные страны и даже те, кто, подобно Франции, был нашим союзником, оказывать нам помощь, не боясь навлечь на себя недовольство Великобритании? Ведь флот без базы зависит от милости случая. Таким образом, весь план был сопряжен с непреодолимыми трудностями. Более фантастический замысел трудно было придумать. Вся армада насчитывала около 50 кораблей, которые надо было снабжать провиантом, углем, запчастями. Ремонт пришлось бы делать на ходу. Некоторые корабли были совершенно непригодны для плавания даже по Финскому заливу. Они представляли собой груду металлолома, о чем я уже писал в связи с артиллерийской школой. И вот этим кораблям предстояло идти в Тихий океан через тропические моря!" Без опоры на базы, поскольку Россия вступила в войну, фактически находясь в международной дипломатической изоляции.

Но в Адмиралтействе решили: чем больше кораблей и моряков будет послано на Дальний Восток, тем лучше. "Наши мудрецы утверждают, – с горечью писал капитан 2-го ранга Владимир Семёнов, один из флагманских штурманов той эскадры, – что, перемножив между собою пушки, арбузы, мужиков, фиктивные скорости и т.д. и сложив все эти произведения, они получат боевой коэффициент эскадры, не многим уступающий таковому же эскадры адмирала Того. Но это – не более как обман несведущей, сухопутной публики. Обман злостный. Мудрецы не могут не знать, что там множители совсем другие, – там пушки, снаряды, опытные моряки, действительные скорости и т. д… А главное, там – эскадра, а здесь – сборище судов…" Да ещё и совершенно разномастных. "Еще раз… ​последний раз, – это снова Семенов, – пришлось вспомнить старую истину, что "эскадра" создается долгими годами практического плавания (плавания, а не стоянки в резерве) в мирное время, а составленная наспех из разнотипных кораблей, даже совместному плаванию начавших учиться только по пути к театру военных действий, – это не эскадра, а случайное сборище судов…". "Вести такую разнокалиберную, наспех изготовленную эскадру в далекие восточные воды, – это уже Штенгер, – может только железная воля и железная рука, а этим обладал, и притом в полной мере, адмирал 3. П. Рожественский". Прекрасно понимавший, что это авантюра, но "при создавшихся в то время условиях ему и трудно было серьезно противодействовать в подобных вопросах, ибо всякие такие его действия особой группой неизбежно пояснялись нежеланием его вообще вести эскадру, подразумевая трусость, и бороться с таким обвинением ему не было возможности".

К концу лета 1904 года проект утратил даже намек хоть на какое-то военное обоснование: Порт-Артур был блокирован японцами, у них же в руках и стратегическая инициатива. Сборной же солянке разнородных сил флота ещё предстояло пройти свыше 18 тысяч миль – без опоры на базы и угольные станции. И уж в октябре-то 1904 года, когда российская эскадра наконец выдвинулась из Либавы, люди в мундирах должны были понимать, что осажденный Порт-Артур вряд ли протянет те несколько месяцев, которые понадобятся кораблям Рожественского, чтобы достигнуть Жёлтого моря. Так и вышло: крепость пала 5 января 1905 года (23 декабря 1904 года по старому стилю), когда основные силы эскадры ещё стояли в бухтах Мадагаскара. Поход окончательно превратился в полную бессмыслицу, самое время было не идти на убой, но вести переговоры о мире с японцами, когда эскадра была в бассейне Индийского океана. Однако Петербург поход не отменил, изменив лишь его конечную точку: теперь эскадре надлежало прибыть во Владивосток. При этом, как позже показал на следствии адмирал Фёдор Авелан, управляющий Морским министерством, Рожественский получил телеграмму за Высочайшей подписью, которой ему ставилась задача …овладеть Японским морем. Роковое решение самолично принимал "Державный Вождь российской армии и флота" (так обозначали его "Основные законы Российской Империи"), хотя никакого стратегического смысла в этом вообще не было. Впрочем, одно уже то, что адмирал Рожественский сумел через полмира и без потерь корабельного состава провести эту огромную и разношерстную эскадру от Балтики – хотя бы и до Корейского пролива, – само по себе равнозначно подвигу. Но на большее можно было и не рассчитывать."(с)

"Наша эскадра идет колоннами"

Днем 27 мая (14 мая по старому стилю) 1905 года в Корейском проливе началось грандиозное сражение русского и японского флотов, эскадры вице-адмирала Зиновия Рожественского и Объединенного флота адмирала Того Хэйхатиро. Днем следующего дня, 28 (15) мая, русская эскадра уже перестала существовать.

В России об этом узнали из газет и никак не ранее 30 (17) мая 1905 года. Да и то лишь гадательно: морское сражение то ли было, то ли нет, кто победил – непонятно. О том, что битва всё же реально состоялась, пресса поведала лишь 31 (18) мая, но опять ничего толком не рассказав про её исход, так что каждый читатель мог выбрать наиболее подходящую ему версию. Опубликованная (не на первой полосе) петербургскими и московскими газетами "Всеподданнейшая телеграмма главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами, действующими против Японии, генерала-от-инфантерии Леневича" (Линевича), звучала так (текст приведен по газете "Московские ведомости"): "16 мая во Владивосток прибыл крейсер 2-го ранга Алмаз. Командир крейсера донес: 14 мая эскадра адмирала Рожественского в Цусимском проливе вступила в бой с японским флотом. В дневном бою погибли броненосцы Князь Суворов, Бородино, Ослябя и крейсер Урал. Броненосец Император Александр III имел сильные повреждения. В начале боя был ранен генерал-адъютант Рожественский, который свезен на другое судно. После отделения моего крейсера от эскадры с наступлением темноты бой возобновился. Результаты ночного боя не известны. Крейсер Алмаз, отрезанный от остальной эскадры, прорвался во Владивосток". И это – всё. Правда, на первой полосе имелась малюсенькая заметка с заголовком "Тяжелая потеря". В начале заметки говорилось о том, что "в морском бою ранен доблестный адмирал Рожественский". Но затем следовало осторожно-дипломатическое признание: "эскадра его утратила несколько крупных судов…" А в конце шло неожиданное признание: "Надежды, возлагавшиеся всею Россией на наши морские силы, не оправдались, и весь центр тяжести войны снова переносится на наши сухопутные войска, каковы бы ни были еще не выясненные потери, понесенные Японией в морском бою 14 мая". Так что "судьба войны, судьба России снова всецело находятся в руках генерала Леневича…" Газета "Русское слово" сообщила, что "Московская биржа первой в Москве узнала печальную весть о поражении эскадры Рожественского в японских водах", но на ценности бумаг это, мол, никак не отразилось…

А ведь ещё за несколько дней до сражения на страницах российских газет под гром литавр сообщали, что и баталия …уже состоялась, и, разумеется, русская эскадра разгромила японцев! Так, 26 (13) мая 1905 года "Московские ведомости", сославшись на сообщения "Рейтер" из Манилы, поведали: "По циркулирующим здесь, но еще не проверенным слухам, Русская и Японская эскадры встретились к югу от острова Формозы. Японцы потерпели поражение". "Русское слово", со ссылкой уже на Associated Press, сообщило, что между русской и японской эскадрами "произошел у берегов Формозы морской бой", и что "японцы разбиты".

Да что там газеты, если даже российский император почти неделю не имел достоверных сведений, что же произошло. 29 (16) мая 1905 года Николай II записал в своём дневнике: "Сегодня стали приходить самые противоречивые вести и сведения о бое нашей эскадры с японским флотом – все насчет наших потерь и полное умолчание о их повреждениях. Такое неведение ужасно гнетет!" "Тяжелые и противоречивые известия продолжали приходить относительно неудачного боя в Цусимском проливе", – это запись уже от 30 (17) мая. На другой день о морском сражении у Николая ничего – нет никакой информации. И лишь 1 июня (19 мая) 1905 года он написал: "Теперь окончательно подтвердились ужасные известия о гибели почти всей эскадры в двухдневном бою. Сам Рожественский раненый взят в плен!!"

Разгром

Тогда же и русские газеты начали сообщать о поражении, про которое весь мир знал уже пять дней: "Новое тяжкое испытание переживает многострадальная Россия: Рожественский ранен, 2-я и 3-я эскадры Тихого океана более не существуют" ("Московский листок", 1905, 1 июня (19 мая)). "Московские ведомости" в редакционной статье гневно пророчествовали, что "весь Запад учтет происшедшее столкновение не только как поражение русской эскадры, но и как "полный разгром России". Уже и теперь о Цусимском столкновении у нас иные говорят как об "окончательной катастрофе всей Русской Империи".

Это действительно было именно так: и разгром полный, и эскадры нет, и катастрофа империи. В бою с японцами погибли шесть эскадренных броненосцев, броненосец береговой обороны, четыре крейсера 1-го ранга. Также погибли крейсер 2-го ранга, пять эсминцев, транспорт "Иртыш", мастерская "Камчатка" и буксир "Русь". Прорвался к Владивостоку, но наскочил на камни и был взорван по приказу командира корабля крейсер 2-го ранга "Изумруд".

Сдались японцам два эскадренных броненосца – "Орёл" (введен затем в состав японского флота под именем Iwami) и "Император Николай I" (получил в японском флоте имя Iki), два броненосца береговой обороны – "Адмирал Сенявин" (у японцев именовался Minoshima) и "Генерал-Адмирал Апраксин" (в японском флоте – Okionoshima), эсминец "Бедовый" (назван японцами Satsuki). Также захвачены японцами госпитальное судно "Орел" (впоследствии продано японской фирме и ходило под именем "Касуно-Мару") и госпитальное судно "Кострома" (отпущено через 4 месяца). Крейсера 1-го ранга "Олег" и "Аврора", а также крейсер 2-го ранга "Жемчуг" сумели уйти в Манилу, где и были интернированы до конца войны; сумел прорваться в Шанхай, но также интернирован эсминец "Бодрый", интернированы в нейтральных портах транспорты "Корея" и "Свирь". Прорваться в Россию сумели лишь два эсминца – "Бравый" и "Грозный", транспорт "Анадырь" и крейсер 2-го ранга "Алмаз", который вовсе не крейсер – слегка вооруженная яхта, построенная для адмирала Евгения Алексеева, наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке. Итак, из 38 кораблей эскадры адмирала Рожественского 21 погиб в бою, семь захвачены японцами, шесть – интернированы, лишь четырем удалось прорваться к родным берегам.

Подсчитано, что из 16 171 матросов и офицеров эскадры свою смерть в этом сражении нашли 5045 (по иным данным, 5046) русских моряков. То есть, если перейти на совсем уж арифметический язык, безвозвратно потеряно (убито, утонуло, умерло от ран и ожогов) 31,2% всего личного состава эскадры. А вот о количестве моряков, попавших в плен после того сражения, точных данных нет и поныне: официальные справочники говорят, что их было "более пяти тысяч", другие источники сообщают, что в плену оказались 5917 человек, третьи называют цифру 7282. Такие расхождения в российских списках, даже официальных, объясняются не только извечным вопросом о ценности человеческой жизни в казенном разрезе: сотней меньше, тысячей больше. Если количество убитых в той России утаить было невозможно, с пленными ситуация была иной по причине весьма банальной: на них выделялось денежное довольствие. И как тут было обойтись без приписок и воровства этого довольствия?

Так или иначе, убитыми и пленными эскадра Рожественского потеряла 76,49% своего личного состава. Ещё 2110 моряков оказались на интернированных кораблях, также выбыв из строя до конца войны. Выходит, эскадра потеряла 89,5% своего личного состава. Столь ужасающего разгрома своих морских кадров Россия ещё не знала.

По данным советского и российского историка Корнелия Шацилло, общая стоимость потерянных Россией кораблей составила колоссальную по тем временам сумму – 230 миллионов рублей золотом. Эскадренный броненосец стоил тогда 8–14 миллионов рублей, броненосец береговой обороны 4,3–4,5 миллиона рублей, крейсер – от 3,3 до 6,5 миллионов рублей, эсминец стоил примерно 450 тысяч рублей. Вместе же с тем артиллерийским и минным вооружением, которое ранее попало к японцам в Порт-Артуре, прямые материальные потери российского флота составляли, как дотошно подсчитал Шацилло, 255 888 951 рубль золотом. Или 198, 117 тонн золота, если перевести это на весовые единицы. Но дело не только в этих тоннах золота, в буквальном смысле ушедших на морское дно: прахом пошли все многолетние усилия России по созданию флота, который был бы способен оперировать в Мировом океане.

Путь к Цусиме

Весной 1904 года в головах петербургских стратегов родилась идея усилить кораблями Балтийского флота Тихоокеанскую эскадру, к тому времени уже безнадежно застрявшую в Порт-Артуре и полностью утратившую стратегическую инициативу на море. "Общество, – писал вице-адмирал Александр фон Нидермиллер, – продолжало настаивать на том, чтобы Япония была наказана, причем лозунгом крикунов было все то же: "Необходимо завладеть Японским морем!" Как вспоминал генерал флота Василий Штенгер, "кругом этого вопроса было много шуму. Главным агитатором за скорейшую посылку всех судов, какие только возможно было собрать, явился талантливый капитан 2-го ранга Кладо, профессор Морской Академии. В зажигательных статьях он поносил Морское Министерство и настаивал на экстренном подготовлении эскадры, указывая, как именно это надо делать и как не умеет с этим справляться Морское Министерство, развивая планы будущих операций и настаивая на посылке всех судов, вплоть до броненосцев береговой обороны, которые дальше Финского залива никогда еще не выходили. Мнения специалистов по этому вопросу очень делились, но общественное мнение было на стороне Кладо".

Великий князь Кирилл Владимирович в своих воспоминаниях так описывал этот сюжет: "Уже некоторое время в печати обсуждался один совершенно фантастический и практически невыполнимый план. Он предусматривал посылку нашего Балтийского флота на Дальний Восток и установление там военного превосходства на море". По версии великого князя, "вокруг этого проекта подняли столько шума и так настойчиво муссировали его в печати, что в конце концов, один Бог знает почему, Адмиралтейство предложило эту "блестящую идею" на рассмотрение Государю. Лучше всего, если бы его создатели засекретили свои бредовые планы, но они ничего подобного не сделали, и к тому времени, когда были предприняты первые шаги к осуществлению этого замысла, весь мир, включая, конечно, японцев, знал все до мельчайших подробностей о кораблях, которые предполагалось послать с этой безрассудной миссией". В реальности, разумеется, роль пресловутого общественного мнения явно раздута: на императора оно уж точно не могло воздействовать. Другое дело, что раз уж идеей похода загорелся он сам, желающих оппонировать венценосцу не нашлось.

Контр-адмирал Сергей Посохов (во время Цусимского сражения капитан 2-го ранга, старший офицер крейсера "Олег") полагал, что, "отчаявшись в возможности вытеснить японцев из Манчжурии, Российское Императорское Правительство решило тогда выступить в водах Тихого океана, чтобы ударом по путям сообщения блокировать Манчжурию и даже самую Японию". Но скорее здесь прав Владимир Костенко (корабельный инженер эскадренного броненосца "Орёл"), предположивший, что "не столько задачи военно-стратегического характера вынудили правительство сделать этот последний безрассудный шаг, как соображения политического свойства. Отказ от посылки флота в Тихий океан был бы открытым признанием своего бессилия, последствия чего казались уже тогда правительству крайне опасными. Предпочли этому риск на авось, будучи готовыми объяснить неизбежную неудачу фатальным стечением обстоятельств или нерадением отдельных лиц..."

И вот 30 (17) апреля приказом по Морскому ведомству бывшую Тихоокеанскую эскадру, запертую в Порт-Артуре, нарекли 1-й Тихоокеанской эскадрой, а строившиеся на Балтике новые корабли – 2-й эскадрой флота Тихого океана, назначив её командующим контр-адмирала Рожественского – тогдашнего начальника Главного морского штаба. По словам великого князя Кирилла Владимировича, Рожественский "откровенно заявил Государю, что, с его точки зрения, план с самого начала обречен на провал. Во-первых, наши корабли, за редким исключением, не могли противостоять на равных японскому флоту, даже если бы весь наш флот был капитально отремонтирован и усовершенствован, для чего оставалось слишком мало времени. Во-вторых, Великобритания, владычица морей и союзник Японии, предпримет все от нее зависящее, чтобы чинить препятствия Балтийской эскадре на протяжении всех 20 тысяч миль пути. В-третьих, продвижение такой армады, состоящей в основном из старых посудин, будет крайне затруднено частыми поломками и потребует внушительного сопровождения из вспомогательных кораблей. Большую сложность представляла заправка углем. Осмелятся ли нейтральные страны и даже те, кто, подобно Франции, был нашим союзником, оказывать нам помощь, не боясь навлечь на себя недовольство Великобритании? Ведь флот без базы зависит от милости случая. Таким образом, весь план был сопряжен с непреодолимыми трудностями. Более фантастический замысел трудно было придумать. Вся армада насчитывала около 50 кораблей, которые надо было снабжать провиантом, углем, запчастями. Ремонт пришлось бы делать на ходу. Некоторые корабли были совершенно непригодны для плавания даже по Финскому заливу. Они представляли собой груду металлолома, о чем я уже писал в связи с артиллерийской школой. И вот этим кораблям предстояло идти в Тихий океан через тропические моря!" Без опоры на базы, поскольку Россия вступила в войну, фактически находясь в международной дипломатической изоляции.

Но в Адмиралтействе решили: чем больше кораблей и моряков будет послано на Дальний Восток, тем лучше. "Наши мудрецы утверждают, – с горечью писал капитан 2-го ранга Владимир Семёнов, один из флагманских штурманов той эскадры, – что, перемножив между собою пушки, арбузы, мужиков, фиктивные скорости и т.д. и сложив все эти произведения, они получат боевой коэффициент эскадры, не многим уступающий таковому же эскадры адмирала Того. Но это – не более как обман несведущей, сухопутной публики. Обман злостный. Мудрецы не могут не знать, что там множители совсем другие, – там пушки, снаряды, опытные моряки, действительные скорости и т. д… А главное, там – эскадра, а здесь – сборище судов…" Да ещё и совершенно разномастных. "Еще раз… ​последний раз, – это снова Семенов, – пришлось вспомнить старую истину, что "эскадра" создается долгими годами практического плавания (плавания, а не стоянки в резерве) в мирное время, а составленная наспех из разнотипных кораблей, даже совместному плаванию начавших учиться только по пути к театру военных действий, – это не эскадра, а случайное сборище судов…". "Вести такую разнокалиберную, наспех изготовленную эскадру в далекие восточные воды, – это уже Штенгер, – может только железная воля и железная рука, а этим обладал, и притом в полной мере, адмирал 3. П. Рожественский". Прекрасно понимавший, что это авантюра, но "при создавшихся в то время условиях ему и трудно было серьезно противодействовать в подобных вопросах, ибо всякие такие его действия особой группой неизбежно пояснялись нежеланием его вообще вести эскадру, подразумевая трусость, и бороться с таким обвинением ему не было возможности".

К концу лета 1904 года проект утратил даже намек хоть на какое-то военное обоснование: Порт-Артур был блокирован японцами, у них же в руках и стратегическая инициатива. Сборной же солянке разнородных сил флота ещё предстояло пройти свыше 18 тысяч миль – без опоры на базы и угольные станции. И уж в октябре-то 1904 года, когда российская эскадра наконец выдвинулась из Либавы, люди в мундирах должны были понимать, что осажденный Порт-Артур вряд ли протянет те несколько месяцев, которые понадобятся кораблям Рожественского, чтобы достигнуть Жёлтого моря. Так и вышло: крепость пала 5 января 1905 года (23 декабря 1904 года по старому стилю), когда основные силы эскадры ещё стояли в бухтах Мадагаскара. Поход окончательно превратился в полную бессмыслицу, самое время было не идти на убой, но вести переговоры о мире с японцами, когда эскадра была в бассейне Индийского океана. Однако Петербург поход не отменил, изменив лишь его конечную точку: теперь эскадре надлежало прибыть во Владивосток. При этом, как позже показал на следствии адмирал Фёдор Авелан, управляющий Морским министерством, Рожественский получил телеграмму за Высочайшей подписью, которой ему ставилась задача …овладеть Японским морем. Роковое решение самолично принимал "Державный Вождь российской армии и флота" (так обозначали его "Основные законы Российской Империи"), хотя никакого стратегического смысла в этом вообще не было. Впрочем, одно уже то, что адмирал Рожественский сумел через полмира и без потерь корабельного состава провести эту огромную и разношерстную эскадру от Балтики – хотя бы и до Корейского пролива, – само по себе равнозначно подвигу. Но на большее можно было и не рассчитывать.

"Семь пудов августейшего мяса"

К началу ХХ века сильный океанский флот считался почти официальным символом государственной мощи, являясь как бы членским билетом в клуб великих держав. Именно флот исполнял тогда роль стратегических "межконтинентальных вооружений". Вплоть до войны с Японией Россия считалась одной из великих военно-морских держав, занимая третье место в мире по числу боевых кораблей, уступая лишь Британии и Франции. По издаваемой Главным Морским штабом "Памятной книжке Морского ведомства на 1904 г.", только боевых кораблей было не менее 268. По состоящим в строю эскадренным броненосцам, ударным монстрам конца XIX – начала XX века российский флот был на втором месте в мире, по количеству состоящих в строю броненосцев береговой обороны – на первом, по броненосным крейсерам – тоже на первом, по находящимся в строю миноносцам и контрминоносцам – также на втором. Оговорка про "находящихся в строю" неслучайна: в самом разгаре была гонка морских вооружений, так что новые корабли закладывались в огромном количестве. И вот по количеству строящихся кораблей Россия была вовсе не в передовых рядах, начиная стремительно отставать как от признанных лидеров, так и от новых претендентов на морское владычество. Да и по качеству – тоже.

Всесильным владыкой всего морского в Российской империи считался великий князь Алексей Александрович, брат императора Александра III и любимый дядюшка императора Николая II, генерал-адъютант, генерал-адмирал, бессменный (с 1881 года) Главный начальник флота и Морского ведомства (именно так именовалась должность), председатель Адмиралтейств-совета. "Про которого, – пишет в своих мемуарах российский кораблестроитель академик Алексей Крылов, – на вопрос "Что такое Алексей?" острослов Михаил Ильич Кази (долгое время бывший начальником Балтийского завода) ответил: "Семь пудов августейшего мяса".

"За 23 года его управления флотом, – продолжал Крылов, – бюджет возрос в среднем чуть ли не в пять раз; было построено множество броненосцев и броненосных крейсеров, но это "множество" являлось только собранием отдельных судов, а не флотом. Так, броненосные крейсеры "Владимир Мономах" и "Дмитрий Донской" были заложены одновременно однотипными. По окончании постройки оказалось: один – как бы корвет, другой – фрегат; один – двухвинтовой, другой – одновинтовой и т. п." Так дальше и пошло: разное бронирование, разнотипное вооружение, отличающиеся ходовые качества – и как с этим разношерстным собранием плавсредств можно было создать слаженный боевой механизм? Так что "в смысле создания флота, – заключил кораблестроитель, – деятельность генерал-адмирала Алексея была характерным образцом бесплановой растраты государственных средств, подчеркивая полную непригодность самой организации и системы управления флота и Морского ведомства".

"Трудно было себе представить более скромные познания, которые были по морским делам у этого адмирала могущественной державы, – едко заметил в мемуарах великий князь Александр Михайлович ("Сандро"). – Одно только упоминание о современных преобразованиях в военном флоте вызывало болезненную гримасу на его красивом лице. Не интересуясь решительно ничем, что бы не относилось к женщинам, еде или же напиткам, он изобрел чрезвычайно удобный способ для устройства заседаний Адмиралтейств-совета. Он приглашал его членов к себе во дворец на обед и, после того, как наполеоновский коньяк попадал в желудок его гостей, радушный хозяин открывал заседание Адмиралтейств-совета традиционным рассказом о случае из истории русского парусного военного флота". Как записал в своем дневнике Александр Половцов, государственный секретарь в эпоху Александра III, "Алексей Александрович думает только о том, как бы без нарушения приличий улизнуть (с заседания Госсовета) и вернуться к кровати Зины. Скука крупными чертами выражается на его лице".

Но главная беда была в ином: великий князь чрезмерно активно путал свою шерсть с казенной. Иноземное слово "коррупция" тогда было не в ходу, так что это без затей именовалось мздоимством и казнокрадством, а воровал флотские средства "дядя Алёша" в масштабах просто фантастических. Например, самовольно перевёл заказ броневых плит с казённого завода на частный: там броня была много хуже и в три раза дороже. Но так ведь и бриллиантовые ожерелья для любовниц стоили недешево! Аналогичные аферы генерал-адмирал проворачивал и со снарядами, да вообще абсолютно со всем, что могло обеспечить даму его сердца очередным бриллиантовым гарнитуром. Шутили, что парижские фаворитки генерал-адмирала обходятся России в год по одному броненосцу. Ожерелье, в котором щеголяла мадам Элиза Балетта, последняя любовница великого князя, остряки прозвали "Тихоокеанский флот". После Цусимы ходил анекдот, что Николай II якобы в сердцах бросил: "Лучше бы ты, дядюшка, крал в два раза больше, но делал бы броню в два раза толще!" Но это сказка: многие лица ближнего круга Николая II не раз пытались убедить императора уволить генерал-адмирала, на что тот отвечал: "Как я могу уволить дядю Алешу? Любимого брата моего отца!"

Собственно организация управления флотом была поистине запредельно забюрократизирована, чрезмерно сложна и запутана. На вершине пирамиды – генерал-адмирал, его непосредственный помощник – управляющий Морским министерством. Помимо собственно министерства морскими делами ведали: Адмиралтейств-совет, Главный морской штаб, Главнее управление кораблестроения, Морской технический комитет…

По сути же, констатировал Крылов, "учреждения, ведающего "морской политикой" в части стратегической подготовки флота не было". Теоретически предполагалось, что этим ведает сам генерал-адмирал (по непосредственным указаниям императора), но исполнительным органом являлся Ученый отдел Главного морского штаба, состоявший из целых …трех офицеров, загруженных текущей перепиской с морскими агентами за границей, а также "разбором и классификацией газетных вырезок – "самоновейших" и "важнейших" технических сведений об иностранных флотах и о "морской политике иностранных государств". Это и был, так сказать, мозг флота Российской империи.

Под стать ему была и военно-морская мысль. Достаточно взглянуть на статьи, которые публиковал "Морской сборник" – ежемесячный журнал, "издаваемый под наблюдением Главного Морского штаба", – чтобы понять, какие вопросы в самый канун столкновения с Японией считали важнейшими для русского флота его руководители: "Военные средства Англии в революционные и наполеоновские войны", "Балтийский флот 50 лет назад, в кампанию 1854–1855 годов". Или, скажем, цикл "Без парусов", "Без парусов, но с рангоутом", "О паровой морской практике", "Психологические факторы морских побед". Совсем чуден опус "Методическое отопление паровых котлов во французском флоте": "Число лопат на подкидывание", "Промежутки между подкидываниями", "Число лопат угля, подкидываемых за один раз, следует выбирать по той скорости хода, какую надо поддерживать…". А ещё – описание кругосветных плаваний, опыта войны 1812 года, цикл материалов про уже завершившуюся англо-бурскую войну – опыт боёв в саванне и вельде, безусловно, очень актуален именно для моряков…

В подшивке "Морского сборника" за несколько предвоенных лет про японский флот – ничего. Ни про его состав, вооружение, подготовку, тактику и стратегию, вообще ничего про Японию. Нет ничего и о развитии артиллерии, новых снарядах и взрывчатых веществах. Про активно внедрявшиеся тогда на кораблях средства радиосвязи – ничего, равно как и про возможность использовать их как для перехвата переговоров противника, так и для глушения их. Впрочем, ведь и про тактику современного морского боя – тоже ничего. Зато в статье "О комендорах флота" есть про артиллеристов: "Грамотность матроса или какое-нибудь ремесло не должны иметь решающего значения к зачислению его в школу комендоров. Первым мерилом должен служить отчет стрельбы матроса из винтовок, и если таковой хорош, то он дает надежду видеть в новобранце будущего меткого комендора". Или вот ещё: "Я считаю, что надо строить для боя малые безбронные суда, я бы составил флот исключительно из безбронных малых боевых судов с сильною артиллерией". Автор сей глубокой концепции – адмирал Макаров. Он ещё там же много пишет и про полезность …тарана: "Таран есть весьма простое и сильное средство для нанесения неприятелю вреда". И это – за девять месяцев до войны… Впрочем, таран на все лады тогда же отчаянно расхваливал профессор морской академии капитан 2 ранга Николай Кладо, звезда тогдашней морской мысли. В 1903 году он аж в трех номерах "Морского сборника" публиковал цикл "Прошлое и настоящее тарана": "Таран, это – бесспорно самое древнее из средств поражать противника в морском бою, и этого одного уже довольно, чтобы возбудить интерес к изучению его свойств. На самом деле замечается обратное. Исследования об употреблении тарана в бою более чем редки, и несмотря на то, что каждый броненосец снабжен тараном, никто почти не практикуется в таранном маневрировании в мирное время. А между тем в стрельбе из орудий и минами все практикуются неустанно, затрачивая на это громадные суммы". Далее Кладо настаивал на постройке специальных судов для обучения таранному бою и ругал "опасное преобладание техники во всех вопросах кораблестроения".

Без прицела

Да ведь и правда, если есть таран, зачем тратиться на учебные стрельбы, совершенствовать артиллерию, создавать новые снаряды, новую взрывчатку, точные прицелы? В бюджете Морского министерства на 1904 год на "производство артиллерийских и минных опытов" выделено целых 261 179 рублей: это 0,229% годового бюджета ведомства, составившего в том году 113 622 425 рублей. Даже на наём прислуги для обслуживания зданий центрального аппарата – и то больше выделили, 265 600 рублей, а уж на канцтовары и печатание разного рода смет, отчетов и приказов (а также содержание Морского музей, садов и т. п.) средств и вовсе не пожалели – 2 125 209 рублей. Это, кстати, больше, чем на содержание всех учебных заведений императорского флота, коим выделили 1 185 205 рублей…

Инженер-механик Невяровский вспоминал, как уже в Индийском океане решили произвести учебную стрельбу. Спустили щит и начали стрельбу: ни одного попадания! "Все пришли в полное смущение. Не знали, в чем причина такой невозможной стрельбы. Догадались: дальномерные трубы Барр и Струда, купленные в Англии, были не точны". Вот ведь как, приборы не точны, но отчего никому в голову не пришло выверить дальномеры раньше?

А ещё "японские суда были окрашены в замечательный светло-голубой серый цвет, – вспоминал контр-адмирал Посохов, – отличающий их очень плохо от воды, и уголь их дыма совершенно не давал". Проще говоря, силуэты японских кораблей днем сливались с морем, а уж ночью и вовсе были неразличимы – вот они, стелс-технологии начала ХХ века! Русские же корабли резко выделялись своей угольно-черной окраской, ярко-желтыми трубами, исторгавшими мощные клубы черно-коричневого дыма, видные издалека. Судовой врач крейсера "Аврора" Владимир Кравченко красочно описал, как офицеры, обсуждая японские корабли, "восторгались их поразительной окраской, благодаря которой наши дальномеры с трудом определяли расстояние. Окраска всех японских судов была поистине изумительная". Добавляя при этом: "Наш единственный дальномер Барра и Струда в самом начале боя был разбит на марсе; затем были перебиты и проводники, по которым передавались приказания из боевой рубки к циферблатам Гейслера. Каждому плутонговому офицеру пришлось определять расстояние на глаз и стрелять, как Бог на душу положит. А пристрелка была плохая: не видно было наших попаданий в воду, и шабаш! Дальнее расстояние, подчас мгла, предательская окраска, мешавшая наводке, служили большим препятствием для нашей стрельбы; немало затемняли поле зрения высокие фонтаны при падении в воду японских снарядов, начиненных сильным взрывчатым веществом".

У японцев с прицелами отчего-то был полный порядок. Владимир Костенко описывал, как старший артиллерист броненосца "Орёл" Фёдор Шамшев "смотрел на корабли, в которые он направлял свои пушки, и был совершенно поражен видимой безрезультатностью нашего огня: "У них должны быть специальные дальномеры и усовершенствованные прицелы. Точность их огня на громадных дистанциях превосходит все мыслимые возможности. Одной практикой такой меткости достигнуть нельзя".

"Другой неприятностью, – вспоминал Невяровский, – были новые прицельные приборы, изобретенные знаменитым математиком флота генерал-майором А. Н. Крыловым. Прекрасное в теории приспособление, на практике на самом орудии при каждом выстреле слетало, разрывалось, нити лопались и выведенный из терпения комендор с руганью срывал ученое вооружение, предпочитая стрелять на глаз".

Цусимское сражение продемонстрировало и негодность артиллерийского боезапаса, констатировал историк Шацилло: "Русские снаряды содержали всего лишь 2–3% взрывчатого вещества, а японские – 10–12%. Ударные трубки были совершенно неудовлетворительной конструкции и очень часто отказывали, в результате чего снаряд превращался в допотопное ядро". Про внезапно выявившееся преимущество японских снарядов написал едва ли не каждый мемуарист. Японские снаряды, снаряженные пикриновой кислотой (мелинитом, который в России, коверкая японское обозначение, называли шимозой), оказались мощнее и эффективнее, чем русские снаряды с влажным пироксилином. Потому японцы, пишут мемуаристы, и получали большие преимущества на дальних дистанциях – свыше 30–40 кабельтовых (кабельтов – 1/10 морской мили), так как разрушительный эффект их снарядов не ослаблялся с увеличением расстояния. Как писал Костенко, Рожественский подчинился тактике противника, приняв бой на дистанции в 30–40 кабельтовых. Но "эта дистанция была крайне невыгодна для русской эскадры вследствие ее недостаточной артиллерийской тренировки, неумения определять дистанции свыше 30 кабельтовых и тугих ударных трубок фугасных снарядов, взрывавшихся только при ударе о броню". Русские снаряды, оказывается, обладали высокой бронебойностью лишь на малых дистанциях – не свыше 15–20 кабельтовых (кабельтов – 1/10 морской мили), "а на больших расстояниях оказывали слабое разрушительное действие вследствие малого количества взрывной начинки". Но кто же даст противнику возможность сблизиться, если его можно расстрелять с дальней дистанции? Японские снаряды разрывались и при ударе в обшивку, и при падении в воду, давая густой черный клуб дыма, помогавший корректировать стрельбу. В то же время, как писал Владимир Иванович Семёнов (штурман, начальник военно-морского отдела эскадры), "наши снаряды при разрыве почти не дают дыма, и кроме того, трубки их устроены с расчетом, чтобы они рвались, пробив борт, внутри корабля. Попадание можно было бы заметить только в том случае, когда у неприятеля что-нибудь свалит, подобьет… Этого не было…" Казалось, писал офицер о японском обстреле, "не снаряды ударялись о борт и падали на палубу, а целые мины… Они рвались от первого прикосновения к чему-либо, от малейшей задержки в их полете. Стальные листы борта и надстроек на верхней палубе рвались на клочья и своими обрывками выбивали людей; железные трапы свертывались в кольца; неповрежденные пушки срывались со станков…" Говоря о ничтожности японских потерь от русского огня, Семёнов полагал, что "наши снаряды или не рвались вовсе, или рвались плохо, т.е. на небольшое число крупных кусков. Разрывной заряд японских снарядов был в 7 раз больше, чем у наших, и состоял не из пироксилина, а из шимозы (а может быть, из чего-нибудь ещё сильнейшего). Шимоза при взрыве развивает температуру в 1 ½ раза высшую, нежели пироксилин. В грубом приближении можно сказать, что один удачно разорвавшийся японский снаряд наносил такое же разрушение, как 12 наших, тоже удачно разорвавшихся. А ведь эти последние часто и вовсе не рвались…"

Без кораблей и без людей

По результатам Цусимы Россия потеряла не просто корабли – весь свой арсенал "межконтинентального вооружения", каковым и являлся флот. Эта утрата автоматически переводила страну из ранга держав великих в разряд государств второго и даже третьего сорта. Это прекрасно понимали высшие сановники империи. "Если не напрячь все силы, – заявлял первый морской министр Российской империи вице-адмирал Алексей Бирилёв, – надо примириться с мыслью быть вычеркнутым из числа великих держав", ведь постройка "исключительно оборонительного флота есть жалкий удел второстепенных и третьестепенных государств", да и вообще, это "акт национальной приниженности". В том же духе говорил и министр иностранных дел России Александр Извольский, выступив 22 (9) апреля 1907 года в Совете Государственной Обороны: что может дать более полное представление о силе и могуществе "самодержца всея Руси, как не тысячетонные бронированные мастодонты с орудиями в 12 и даже 14 дюймов?". "Флот России как великой державе нужен, и без него она обойтись не может", – уверял министр, – потому что "государство только тогда выходит на великий путь, когда обеспечит себе выход в море… Вообще великая держава не может обойтись без флота, без господства над водным пространством". Только членство Российской империи в узком клубе великих держав именно под Цусимой и утонуло.

Однако на дно Цусимы ушло не только это – ещё и люди. Корабли ещё можно было построить снова, не говоря уже про пушки, а вот воскресить моряков не было дано никому: Россия потеряла кадровый костяк своего флота. Из числа офицеров и приравненных к ним чинов выбита почти треть – 213 (по чуть иным данным, 209) из 668. Ещё 297 офицеров попали в плен, так что в строю осталось лишь 158 офицеров… Хотя "нижних чинов" и кондукторов (унтер-офицеров) погибло в бою никак не менее 4836 человек, именно потери в офицерском корпусе самым фатальным образом сказались на всей дальнейшей судьбе российского флота. Из четырех адмиралов русской эскадры в плен попали двое, Рожественский и Небогатов, ещё один, фон Фёлькерзам, умер незадолго до сражения, лишь Энквист ушел с отрядом крейсеров в Манилу, где и был интернирован. Из 18 капитанов 1-го ранга погибли семь, ещё десять попали в плен и лишь один, Добротворский, командуя крейсером "Олег", прорвался в Манилу – и тоже был интернирован. То есть выбыли из строя все адмиралы и капитаны 1-го ранга эскадры. Из 44 капитанов 2-го ранга погибли 13, а 18 попали в плен, прорвались из японского кольца 13. Из чуть более 300 обер-офицерских чинов вырвались из Цусимы лишь 67, около 100 погибли, остальные попали в плен. Точно известно, что 127 из 455 выживших в Цусимском бою офицеров сразу по окончании войны покинули службу.

И даже спустя три года после Цусимы, когда все уже давно вернулись из плена, российский флот испытывал страшный некомплект личного состава. По данным историка Корнелия Шацилло, на Балтийском флоте не хватало 59% минных и 26% артиллерийских офицеров, 35% штурманов. Общая нехватка офицерского состава на кораблях – 28%: при общей потребности в 3192 офицерах там имелось лишь 2311.

Флот обезлюдел – тоже последствия Цусимы. По сути, страна в момент утратила сразу три поколения морских офицеров, квалифицированных специалистов, на подготовку каждого из которых средств и усилий затрачивалось неизмеримо больше, чем на подготовку пехотного, кавалерийского и даже артиллерийского или инженерного офицера. К тому же морских офицеров готовило фактически лишь одно заведение, и еще одно – морских инженеров. Чтобы вырастить из питомца Морского корпуса лейтенанта флота нужно было от 8 до 12 лет, капитана 2-го ранга – не менее 20 лет, а то и больше. Скажем, адмирал Дмитрий фон Фёлькерзам от зачисления в Морское училище до капитана 2-го ранга служил 25 лет, командир крейсера "Аврора" Евгений Егорьев от поступления в Морской корпус до капитана 2-го ранга – 21 год, а до капитана 1-го ранга – и вовсе 31."(с) Историк Владимир Воронов.

«Атомные бомбы для слабонервных»
Договариваться о послевоенном мире лидеры главных держав антигитлеровской коалиции (США, СССР, Великобритания) стали еще в 1943 году, во время Тегеранской конференции (ноябрь–декабрь 1943 года). Впрочем, тогда Сталина больше интересовали насущные вопросы, а именно открытие второго фронта. Хотя союзные войска уже присутствовали в Европе (в июле 1943 года была проведена операция «Хаски» — высадка антигитлеровских войск на Сицилии), Сталин настаивал на более масштабном наступлении союзников и скорейшей высадке союзных войск в непосредственной близости от границ Германии.

Во время Ялтинской конференции (февраль 1945 года) основной темой обсуждения стало будущее Европы и Юго-Восточной Азии, к тому времени еще контролируемой Японией, а также война с Японией. Ну, а Потсдамская конференция, состоявшаяся в июле 1945 года, была целиком посвящена послевоенному обустройству не только Европы и Азии, но и всего остального мира. Главным достижением последней встречи «большой тройки» можно считать окончательное решение об учреждении Организации Объединенных Наций (официальным днем создания ООН считается 24 октября 1945 года). В то же время большинство советских и западных экспертов склонны были считать, что именно в Потсдаме произошел раскол, который привел к началу гонки вооружений, холодной войне и образованию двух военных блоков — НАТО и стран Варшавского договора (создан 5 июня 1955 года).

— В Потсдаме совпало сразу несколько факторов, которые и привели к резкому охлаждению отношений между союзниками, — рассказал «Новой газете Европа» израильский историк, приват-доцент Ицхак Казински. — Во-первых, американскую сторону представлял не Франклин Рузвельт, который симпатизировал русским и лично Сталину, а Гарри Трумэн. Он не только не доверял Сталину, но и по своим взглядам был антикоммунистом, как и Уинстон Черчилль. Во-вторых, советский лидер Иосиф Сталин вел себя довольно нагло по отношению к союзникам. Это было обусловлено двумя факторами. Советская армия на тот момент была самой мощной военной силой в мире. Это была армия-победительница, с гигантским боевым опытом и прекрасно вооруженная. Ни американская, ни английская армии, ни даже они обе вместе взятые не могли составить ей реальную конкуренцию. А еще Советская армия была необходима союзникам для войны с Японией. Исходя из этого, советская сторона позволяла себе выдвигать требования, которые нарушали соглашения, достигнутые на Ялтинской конференции. Даже сообщение Трумэна о появлении у США атомной бомбы не произвело впечатления на Сталина. На мой взгляд, если Трумэн приезжал в Потсдам, не до конца определившись с собственной позицией, то покидал он ее твердым антикоммунистом, убежденным, что «советского зверя» надо остановить. И решение о бомбардировке Японии атомными бомбами было принято не только для того, чтобы сохранить жизни американских солдат (как это позднее заявлял Трумэн), но и чтобы продемонстрировать Советскому Союзу всю мощь нового оружия.

Демонстрация возможностей атомной бомбы превзошла все ожидания, но Сталин сделал вид, что новым видом оружия он не впечатлен.

«Я не считаю атомную бомбу такой серьезной силой, какой склонны ее считать некоторые политические деятели. Атомные бомбы предназначены для устрашения слабонервных, но они не могут решать судьбы войны, так как для этого совершенно недостаточно атомных бомб. Конечно, монопольное владение секретом атомной бомбы создает угрозу, но против этого существует по крайней мере два средства: а) монопольное владение атомной бомбой не может продолжаться долго; б) применение атомной бомбы будет запрещено», — заявил Сталин в интервью Sunday Times, данном 24 сентября 1946 года.

В то же время поступки лидера СССР говорят о том, что мощь атомного оружия его все же впечатлила. 20 августа 1945 года по его личному распоряжению были созданы Специальный комитет при ГКО (иногда ГОКО, Госкомитет по обороне) под руководством Лаврентия Берии и Первое главное управление при СНК (Совет народных комиссаров) под руководством Бориса Ванникова, занимавшего пост народного комиссара по боеприпасам. Основной задачей новых структур было скорейшее создание атомного оружия. Изменилась риторика заявлений советской стороны на различных международных встречах и поведение советских войск на оккупированных территориях Европы. В частности, в ноябре 1945 года в Австрии (ее, как и Германию, поделили на четыре сектора контроля, каждый сектор был подчинен США, Великобритании, Франции и СССР) были проведены демократические выборы, в результате которых в парламент страны попали всего четыре члена компартии Австрии. Советская сторона, оккупировавшая часть восточной Австрии с ее столицей Веной, не препятствовала этому.

— Советский Союз явно тянул время, ожидая, пока у него появится адекватный ответ на новое американское оружие, — считает историк Казински. — США тоже не торопились использовать свой козырь для прямого шантажа, так как производство атомных бомб было трудоемким и длительным. К тому же администрация Трумэна была уверена, что в производстве атомного оружия опередила СССР лет на десять, а потому наращивала свой атомный арсенал. Но в то же время США не сидели сложа руки, а вели переговоры с европейскими странами о создании единого блока против советской угрозы. В результате этих переговоров в апреле 1949 года появилась на свет Организация Североатлантического договора (North Atlantic Treaty Organization, NATO), в которую кроме США, Великобритании и Франции (бывших союзников СССР по Антигитлеровской коалиции) вошли еще девять стран.

По мнению доцента Казински, появление у Советского Союза атомной бомбы в сентябре 1949 года не стало большим сюрпризом для Трумэна.

— Американская разведка не могла не знать о том, что в СССР ведутся работы по созданию ядерного оружия, — считает Казински. — Сюрпризом для администрации президента США стало то, что русские фактически украли атомные секреты у американцев и на их основании смогли быстро создать собственную бомбу. Последствиями деятельности советской разведки в этом направлении стали преследования американцев с левыми взглядами: маккартизм («охота на ведьм»), казнь за шпионаж в пользу СССР супругов Розенберг (несмотря на просьбы о помиловании со стороны многих знаменитостей и ученых), превентивные аресты подозрительных лиц, в результате которых в сети ФБР попался Рудольф Абель (резидент советской разведки в США Вильям Фишер), репрессии в отношении некоторых СМИ и прочее. Но процесс было уже не остановить, две сверхдержавы включились в гонку вооружений, стремясь опередить противника в количестве и качестве новых вооружений.

«Вероломный характер советского хода»

25 августа 1952 года состоялась рабочая беседа Иосифа Сталина с послом Франции Луи Жоксом. Посол, разъясняя отношение президента Франции Шарля де Голля к НАТО, дал понять, что его страна рассматривает Североатлантический пакт как исключительно мирный союз, не противоречащий Уставу ООН. Сталин рассмеялся и спросил присутствовавшего на беседе Андрея Вышинского (на тот момент министра иностранных дел), не следует ли в таком случае СССР к нему присоединиться. По мнению российского исследователя Н. В. Кочкина, специально изучавшего этот вопрос на основе архивных материалов МИД, это не было простой иронией, а скорее скрытыми намерениями кремлевского лидера.

Но даже если у Сталина и были такие планы, воплотить их в жизнь он не успел. А потому первой серьезной попыткой СССР вступить в НАТО считается официальное обращение советского правительства к странам — участницам антигитлеровской коалиции. Дипломатические ноты были направлены в конце марта, а 1 апреля 1954 года часть документа была напечатана в газете «Правда». В опубликованном документе, в частности, говорилось:

«Советское правительство исходит из того, что Североатлантический договор создает замкнутую группировку государств, игнорирует задачу предотвращения новой германской агрессии и, поскольку из великих держав, входивших в антигитлеровскую коалицию, в этом договоре не участвует только СССР, Североатлантический договор не может не рассматриваться как агрессивный договор, направленный против Советского Союза.

Совершенно очевидно, что Организация Североатлантического договора могла бы при соответствующих условиях утратить свой агрессивный характер в том случае, если бы ее участниками стали все великие державы, входившие в антигитлеровскую коалицию.

В соответствии с этим советское правительство выражает готовность рассмотреть совместно с заинтересованными правительствами вопрос об участии СССР в Североатлантическом договоре».

Несмотря на то что ноты были направлены лишь трем членам блока, в обсуждении предложения Советского Союза участвовали все члены Североатлантического альянса. 7 мая 1954 года страны — участницы НАТО отказали СССР во вступлении в Альянс, заявив, что со стороны Советского Союза заявка носила чисто пропагандистский характер. В то же время протоколы заседаний Совета НАТО в апреле 1954 года свидетельствуют о том, что члены Альянса серьезно отнеслись к заявке на принятие СССР в свои ряды, но в конце концов признали невозможность такого исхода по целому ряду причин, которые подробно изложены в протоколах заседаний Совета НАТО от 5 и 7 апреля 1954 года, рассекреченных в 2014 году.

Приводим выдержки из тех протоколов:

Представитель Дании заявил, что «…его правительство согласилось с тем, что советская заявка — вопрос величайшей важности. Заявка была адресована в большей степени людям западных стран и странам, расположенным за железным занавесом, нежели правительствам Франции, Великобритании и Соединенных Штатов. Иными словами, его правительство согласилось, что основной целью Заявки являлась пропаганда, и, если содержащиеся в ней предложения действительно подразумевались, СССР должен был подойти к их реализации с трезвой позиции. Его правительство хотело бы знать, например, допускает ли СССР сплошной контроль своих оборонных планов, что он обязан был бы сделать, если бы действительно хотел стать членом НАТО; готов ли СССР согласиться со свободными выборами в Германии как с первым шагом на пути решения германской проблемы; готов ли он принять те же стандарты свободных демократических прав, которые соблюдаются в странах НАТО. Если СССР представит реальные доказательства своей готовности это сделать, тогда суть предложений может быть принята всерьез. Его правительство не верит, что это возможно».

Италия: «…Советское предложение, по сути, означало бы дублирование функций Организации Объединенных Наций, в то время как принцип единогласия, которому следует НАТО, дал бы СССР легкую возможность остановить любую деятельность НАТО путем некорректного использования своего права вето, как уже делалось в ООН… Поскольку советская заявка — очень хорошо продуманный с точки зрения пропаганды документ, итальянская делегация порекомендовала, чтобы при составлении ответа постоянно учитывались результаты общественного мнения в странах НАТО».

Португалия: «В заявке особо подчеркивался тот факт, что советское правительство выступило в ООН с инициативой об общем сокращении вооружений и запрете атомного и другого оружия массового уничтожения. По этому пункту необходимо дать недвусмысленный ответ. Необходимо четко обозначить причины, по которым в ООН было невозможно предпринять какие-либо действия по сокращению вооружений или запрету атомного оружия. Этими причинами, конечно, были трудности, с которыми пришлось столкнуться, трудности, напрямую связанные с политикой СССР и никоим образом не зависящие от западных держав.

Заявка не в первый раз представила НАТО как агрессивную организацию. Это заявление необходимо парировать, не только подчеркнув оборонительный характер НАТО.

Необходимо пойти дальше и подчеркнуть, что возникновение НАТО — исключительно результат агрессивной политики СССР. В этой связи необходимо вспомнить о политической ситуации в 1948 году: если сделать это, то можно будет с ясностью показать тот факт, что Запад был обязан создать оборонительную организацию, которой стала НАТО».

Нидерланды: «В первую очередь в ответе необходимо подчеркнуть глубокое лицемерие, лежащее в основе практически первого предложения заявки, которое звучит следующим образом: „Советский Союз последовательно проводил политику мира и улучшения отношений между странами“. Вступление такого рода искажает все аргументы, которые будут развиты впоследствии. Страны НАТО могут согласиться с мыслью об опасности гонки вооружений и развития двух блоков, но НАТО должна совершенно ясно дать понять, что гонка вооружений и существование двух блоков являются виной СССР. Это можно сделать в ответе на Заявку, указав на глубоко лицемерную природу предложения, которое он только что процитировал, на то, что спустя девять лет после окончания войны мирный договор с Австрией и Германией еще не достигнут, что проблема стран-приспешниц остается актуальной и что недавние события в Корее и Индокитае ставят под сомнение советское заявление о следовании политике мира.

…Представитель сказал, что был потрясен недавней речью г-на Пирсона, министра иностранных дел Канады, в которой говорилось, что страны НАТО „в равной степени преданы идеалам свободы, закона и справедливости… и в равной степени верят в превосходство личности над государством“. Он считает, что эти высказывания выражают характер НАТО и должны быть подчеркнуты в ответе. С другой стороны, нужно дать понять, что любые шаги СССР, направленные на снижение напряженности и дающие настоящую надежду на мирное положение в мире, приведут к уменьшению важности военного аспекта НАТО».

Канада: «Изучив заявку, его правительство пришло к выводам, что ее цель состоит, прежде всего, в недопущении создания Европейского оборонительного сообщества и исключении возможности участия Германии в обороне Запада. С его точки зрения, отклонение этой заявки должно иметь под собой следующие обоснования:

(а) НАТО была создана с конкретной целью организовать оборону стран Атлантического сообщества, потому что они чувствовали себя в смертельной опасности перед лицом советской агрессии и диверсионной деятельности, а также потому, что советское правительство продемонстрировало упорство, мешая работе Совета Безопасности Объединенных Наций (единственного существовавшего тогда механизма обеспечения коллективной безопасности).
(б) Действия советского правительства (в отличие от слов) не демонстрировали до настоящего момента изменения исходной ситуации; советские вооруженные силы по-прежнему сохраняют военное численное превосходство в Европе; перевооружение продолжается в странах — союзницах СССР; стремительно идет перевооружение Восточной Германии (чего не происходит в Западной Германии), в то время как советское правительство пресекает любую попытку объединить Германию на демократической основе; советское правительство сохраняет многочисленные оккупационные силы в Австрии и отказывается подписывать мирное соглашение; коммунистические партии в Западной Европе по-прежнему используются как инструмент советской политики по саботированию любых попыток восстановления экономики и политического сотрудничества.
(в) По этим причинам существование НАТО в ее нынешней форме продолжает оставаться необходимым для обеспечения закономерной защиты свободного мира от возможной советской агрессии.
Несмотря на то что аргументы против советского предложения по НАТО ясные и всепоглощающие, его правительство считает важным позаботиться о том, чтобы не создалось впечатления, что оно было отвергнуто без серьезного рассмотрения. С другой стороны, необходимо честно указать причины отклонения заявки и убедиться, что советский вызов получил прямой ответ. Он добавил, что, если СССР действительно хочет сотрудничать в коллективной системе безопасности, он может показать это своей позицией и политикой в Организации Объединенных Наций, например, при обсуждении вопросов атомного оружия.

Подводя итог:

(а) Большая тройка должна быть честна и откровенна в своем ответе. Это, по его мнению, поможет подчеркнуть вероломный характер недавнего советского хода.

(б) Было бы неплохой идеей очень честно обозначить в ответе, почему русские не могут присоединиться к НАТО. В этом случае придется честно признать, что НАТО постоянно заявляла, что не направлена против кого-либо конкретно, но она занимает выраженную оборонительную позицию по крайней мере против СССР».

Гласность победила пропаганду

— В отличие от Советского Союза западные страны в принятии своих решений обязаны были ориентироваться в том числе и на общественное мнение, — говорит доцент Казински. — После победы над Германией авторитет Советского Союза был очень высок, ему симпатизировали не только члены компартий, но и многие простые избиратели. А потому явно враждебные действия в отношении СССР могли закончиться для правительств общественным возмущением и досрочными отставками. Советские дипломаты это прекрасно осознавали и умело этим пользовались. Именно поэтому представитель Канады и настаивал на том, чтобы честно признаться в том, что НАТО был организован в первую очередь как защита именно от советской угрозы, объяснив, почему западные страны вынуждены были пойти на такой шаг. А членам НАТО, вообще-то, было что скрывать и демонстративно не замечать. Например, что в Португалии в то время правил диктатор Антониу ди Салазар и с демократическими свободами там было очень напряженно. Собственно, в НАТО Португалия попала лишь благодаря Великобритании, представители которой фактически принудили другие страны закрыть на это глаза. Да и в эскалации напряженности в Корее и Индокитае Франция и США сыграли не меньшую, а скорее даже большую роль, чем СССР. Но они все-таки пошли на то, чтобы максимально ослабить режим секретности.

По мнению Казински, 1954 год стал переломным по части освещения большинства международных форумов и встреч.

— До этой ноты Советского Союза многие заседания Совета Безопасности ООН, международные конференции, двусторонние встречи и прочее проходили за закрытыми дверями, — говорит Казински. — А потому о том, что происходило на тех же заседаниях ООН, простой обыватель мог узнать лишь из комментариев участников встреч, что, согласитесь, все-таки вторично. К тому же на любое заявление представителей западных стран у СССР существовало собственное заявление. Не обязательно насквозь лживое, но явно неполное и с передергиванием фактов. На обсуждении советской заявки о вступлении в НАТО большинство представителей стран-участниц вспоминали 1948 год. Именно тогда существовала серьезная опасность того, что советские войска могут двинуться дальше на запад по Европе.

Остановило тогда Сталина только то, что американцы ясно дали понять, что готовы применить атомную бомбу уже против СССР.

По словам Казински, добившись через ООН сокращения армий союзников (американской и английской) и вывода их основных воинских частей из Европы, свою часть о сокращении армии СССР не выполнил.

— В кинотеатрах Европы постоянно показывали советскую хронику о том, как демобилизованные солдаты и офицеры Красной Армии возвращаются домой, встречаются с близкими, как по стране движутся целые составы с демобилизованными, — говорит Казински. — И у простого обывателя создавалось впечатление, что СССР, действительно, сильно сократил армию. Однако за кадром оставалось то, что одновременно с демобилизацией ветеранов проводилась мобилизация тех, кто достиг 18 лет. Что военная техника по-прежнему остается в Европе и что, по сути, количество советских солдат на оккупированных территориях остается неизменным, просто на смену уставшим от войны ветеранам пришли молодые свежие парни, но костяк (офицеры и старшинский состав) на месте, а потому воинские части сохраняют свою боеспособность. Что именно СССР с 1951 года блокирует в ООН принятие программы разоружения и запрете атомного оружия. Именно в 1954 году журналисты и обычные граждане получили прямой доступ на заседания Совета Безопасности ООН и теперь сами могли судить, кто действительно желает разоружения, а кто говорит одно, но делает совершенно другое.

По мнению Казински, запрет атомного оружия был выгоден для СССР, потому что в накоплении атомного арсенала они сильно проигрывали США. Но даже в этом вопросе советская делегация во главе с бывшим министром иностранных дел Вышинским (позже он стал представителем СССР в ООН) пыталась схитрить.

— Если говорить простым языком, то позицию СССР в вопросе запрещения атомного оружия можно изложить так: «Вы свои бомбы разберите и докажите, что разобрали, а мы потом свои разберем, но без ваших наблюдателей», — говорит Казински. — Само собой, от такого «предложения» США отказались, но СССР на всю планету возмущался, что они за мир и разоружение, а Америка продолжает гонку вооружений. Но в 1954 году в мировую прессу поступила масса ранее засекреченных документов, рассказывающих об истинном положении дел. А последующая максимальная открытость различных международных форумов резко сузила возможности Советского Союза манипулировать общественным мнением на Западе. Трудно говорить, что мы хотим разоружаться, когда по всем телевизорам показывают запись выступления Вышинского, в котором он выдвигает явно невыполнимые требования.

По мнению большинства экспертов и историков, исследовавших попытки вступления СССР в НАТО, этот явно пропагандистский ход оказался неудачным именно потому, что западные страны значительно смягчили режим секретности и западная общественность смогла составить мнение на основе опубликованных документов, фактов, а не пропаганды и слов.

— Сейчас в выступлениях российских политиков часто звучит тезис о том, что СССР и Россия не раз пытались вступить в НАТО, но неизменно получали отказ, — говорит Казински.

— Действительно, были еще попытки вступить в НАТО, которые предпринимали сперва Юрий Андропов, затем Михаил Горбачев, потом Борис Ельцин и даже Владимир Путин в самом начале своего правления. И Запад не был резко против этого.

Потому что помощь России в борьбе с глобальным терроризмом была бы не лишней.

Если говорить юридическим языком, то официальных попыток было не четыре, а две: от СССР времен Юрия Андропова (1983 год) и России времен Ельцина (1991 год). Михаил Горбачев и Владимир Путин высказывали такие намерения, но официальных документов в НАТО не направляли.

Как отмечают эксперты, отправить официальный документ о вступлении в НАТО «ястреба» Андропова заставили сильно обострившиеся отношения с Китаем, который поддерживал антисоветские воинские образования в Афганистане. У СССР была обширная общая граница с Китаем, и в случае эскалации конфликта напряженность могла возникнуть чуть ли не на всем юго-востоке страны. Вступлением в НАТО Андропов рассчитывал охладить «горячих китайских парней». Судьба того обращения неизвестна, потому что почти сразу после него Советский Союз сбил южнокорейский пассажирский самолет, зашедший в воздушное пространство СССР. После этого президент США Рональд Рейган объявил СССР «империей зла», а ядерные силы обеих держав были приведены в полную боевую готовность.

— В 1990 году, когда решался вопрос об объединении Германии, камнем преткновения стало как раз членство ФРГ в НАТО, — поясняет Казински, защитивший диссертацию по историческим аспектам раскола и объединения Германии. — Советское руководство сперва настаивало, чтобы ФРГ вышла из НАТО, а объединенная Германия не рассматривалась как возможный член блока. Но на это не могли пойти западные страны. К тому времени ФРГ стала ключевым членом НАТО в Европе благодаря территориальному положению и экономическому потенциалу. И тогда Михаил Горбачев обратился к госсекретарю США Джеймсу Бейкеру с предложением о присоединении СССР к НАТО. «Вы говорите, что НАТО не направлена против нас, что это структура безопасности, которая адаптируется к новым реалиям. Предлагаю вступление». В 1991 году первый российский президент Борис Ельцин вновь выступил с этим предложением, направив уже официальный документ.

В 1994 году Россия, наряду со странами Балтии и некоторыми странами — бывшими участницами Варшавского договора, вошла в программу «Партнерство ради мира». Но в 1999 году НАТО приняла решение о бомбардировках Югославии, и отношения между Россией и НАТО опять охладели. А вот Латвия, Эстония, Литва, Словакия, Словения, Болгария, Румыния и другие страны, пройдя десятилетний стаж «кандидатства», в 2004 году стали полноправными членами Альянса.

— Из-за бомбардировок Югославии Россия сильно ограничила контакты с НАТО, — считает Казински. — Но 11 сентября 2001 года опять все изменило. Теперь НАТО стала рассматриваться не как военный союз против глобального агрессора, а как объединение стран, противостоящих глобальному терроризму. И здесь Россия могла быть очень кстати. Тем более что Путин в 2000-м в интервью западным изданиям постоянно говорил, что не видит особых препятствий к тому, чтобы Россия стала членом НАТО. И вот уже было создано постоянное представительство России в НАТО, которое даже получило право голоса на заседаниях. Уже проводились совместные учения, Россия стала участвовать в обсуждении общих проблем, помогала своими разведданными и связями в Афганистане во время борьбы с Аль-Каидой и охоте на Бен Ладена. Но потом случился конфликт в Южной Осетии 2008 года, за которым последовала аннексия Крыма и резкое охлаждение к другому возможному члену НАТО Украине. В 2021 году Россия в одностороннем порядке прекратила участие в программе Россия — НАТО, закрыла все совместные структуры и потребовала удалить с территории России Информационное бюро НАТО и Военную миссию связи. Запад в очередной раз убедился, что «путинская Россия» мало чем отличается от СССР образца 1954 года, когда громогласно заявляется одно, а на деле происходит совершенно другое."(с)

Беспрецедентные решения американцев, канадцев и европейцев о создании нового военного блока были вызваны действиями недавнего союзника – СССР, который последовательно нарушал подписанные им соглашения, отказывался выводить войска из оккупированных стран, а также насильственным путем приводил своих ставленников к власти в государствах Восточной Европы. На тот момент СССР обладал крупнейшими сухопутными силами в мире – это были хорошо вооруженные войска, способные нанести мощный проникающий удар в Западную Европу.

Оценка отношений

5 марта 1946 года бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, ранее призывавший к сотрудничеству с Москвой во имя совместной борьбы с нацизмом, выступил в американском городе Фултон и так описал сложившуюся ситуацию: «От Штеттина на Балтийском море и до Триеста на Адриатическом на Европу опустился железный занавес. (…) Варшава и Берлин, Прага и Вена, Будапешт и Белград, Бухарест и София — все эти славные столичные города со всеми своими жителями и со всем населением окружающих их городов и районов попали в сферу советского влияния». Фултонскую речь принято считать символической датой начала Холодной войны.

Через три недели американский дипломат Джон Кеннан, работавший в Москве, отправил в Госдепартамент «Длинную телеграмму». Кеннан констатировал, что в лице СССР мир видит «политическую силу, которая фанатично верит в то, что с США невозможно неизменное сосуществование, что разрушение внутренней гармонии нашего общества является желательным и обязательным, что наш традиционный образ жизни должен быть уничтожен, международный авторитет нашего государства должен быть подорван, и все это ради безопасности Советской власти». Кеннан также изложил фундаментальные принципы внешней политики, которой должны придерживаться США и их союзники в новых условиях – она получила название «стратегии сдерживания».

Через два года Великобритания и Франция, опасавшиеся Советского Союза, заключили соглашение о взаимной помощи в случае иностранного вторжения. В последующие годы по этому же пути пошли многие государства Западной Европы, считавшие правильным объединение ресурсов на случай советской агрессии.

12 марта 1947 года президент США Гарри Трумэн огласил принципы своей внешней политики, основанные на предложениях Кеннана, которые предусматривали, что Соединенные Штаты обязаны «поддерживать свободные народы, которые сопротивляются попыткам подчинения со стороны вооруженных меньшинств или внешнему давлению».

Одним из последствий «Доктрины Трумэна» стала реализация «плана Маршалла» – крупномасштабной экономической помощи европейцам. СССР запретил сателлитам принимать американскую помощь.

Военно-политическое сближение государств Запада значительно ускорили действия СССР: в марте 1948 года в Праге при странных обстоятельствах погиб Ян Масарик – министр иностранных дел Чехословакии, пользовавшийся большим уважением в мире (он был единственным некоммунистом в новом правительстве страны), а в июне 1948 года советские войска установили блокаду Западного Берлина – массовой гибели мирных жителей от голода, холода и болезней удалось избежать лишь благодаря скоординированным действиям США и их союзников.

Холодная война стала явью, а создание НАТО – осознанной необходимостью. Еще через год начался первый «горячий конфликт» Холодной войны – война в Корее: коммунистическая Северная Корея, вооруженная Советским Союзом и управлявшаяся советским назначенцем, атаковала Южную Корею. В Европе опасались, что аналогичный сценарий СССР может попробовать реализовать в Германии.

Первая попытка

Советское руководство изначально понимало, что ему намного проще и удобнее иметь дело с отдельными, разобщенными государствами Европы, не обладавшими серьезным военным и экономическим потенциалом, а не с союзом европейских государств, способных оказывать друг другу помощь в случае необходимости. Это понимание привело к серии дипломатических инициатив Москвы, направленных на максимальное исключение США и Канады из европейских дел.

Джордж Кеннан следующим образом описал эту тактику в «Длинной телеграмме»: «Россия примет официальное участие в международных организациях, где будет существовать реальная возможность для усиления советского влияния либо подавления или ослабления влияния других государств». К началу 1950-х годов советская дипломатия именно таким образом использовала возможности ООН.

В марте 1954 года, уже после смерти Сталина, СССР предпринял попытку вступить в НАТО. Соответствующее предложение было подготовлено сталинским министром иностранных дел Вячеславом Молотовым и направлено в Вашингтон, Лондон и Париж, хотя на тот момент политической столицей Альянса уже был Брюссель.

Этот шаг иллюстрировал советское понимание НАТО: добровольный союз демократических государств в Москве считали не более, чем инструментом внешней политики трех великих держав. Советская оценка надолго пережила советский режим: современная российская элита характеризует НАТО аналогичным образом. К примеру, в 2022 году первый заместитель председателя комитета Госдумы по делам СНГ, евразийской интеграции и связям с соотечественниками Виктор Водолацкий заявил, что НАТО «на 100% управляется лишь США, все остальные страны являются сателлитами и марионетками», а в 2024 году президент РФ Владимир Путин назвал НАТО не более чем «инструментом внешней политики США».

В 1954 году СССР предложил, чтобы НАТО отказался от своего «агрессивного» – в советском представлении – характера, то есть прекратил быть военным альянсом с централизованным военным командованием, а также стал открытым для приема других европейских государств, под которыми подразумевались так называемые «страны народной демократии» – советские сателлиты. СССР предлагал вместо НАТО создать некую европейскую организацию безопасности.

С точки зрения СССР, это предложение было беспроигрышным. Если бы СССР стал членом НАТО, он был бы способен эффективно заблокировать работу Альянса, в котором все решения принимаются только на основе всеобщего согласия. В свою очередь, отказ становился прекрасным поводом для обвинения Запада в милитаризме и неготовности принимать мирные предложения Москвы.

Тем не менее, в мае 1954 года НАТО отвергли предложение СССР, указав, что советское членство будет противоречить демократическим и оборонительным целям Альянса. Напомним, что в 1954 году многие миллионы граждан СССР были лишены свободы по абсурдным политическим обвинениям – разоблачение «культа личности» было начато лишь в 1956 году.

В 1955 году СССР и его европейские клиенты создали организацию Варшавского договора, чье противостояние с НАТО продолжалось до конца 1980-х годов и окончания Холодной войны.

Вторая попытка

После окончания Холодной войны, роспуска Организации Варшавского договора и распада СССР отношения НАТО и России заметно улучшились. Обе стороны провели кардинальное сокращение своих вооруженных сил – казалось, что эпоха противостояния навсегда ушла в прошлое.

НАТО и Россия официально установили партнерские отношения, а в 1997 году подписали «Основополагающий акт Россия – НАТО о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности», согласно которому Альянс и Россия обязались не размещать существенного количества своих войск вблизи общей границы на постоянной основе. Начал работу Совет Россия – НАТО, в штаб-квартире НАТО появились постоянные представители России, Альянс и Россия договорились совместно бороться с терроризмом, наркоторговлей и различными кризисами.

Однако все это время Россия выражала недовольство расширением НАТО на Восток – то есть, вступлением в Альянс государств Восточной Европы, и разворачиванием систем ПРО в Европе.

Соседи России, имевшие богатую историю конфликтов с ней, категорически не доверяли ее заверениям о стремлении к миру – жестокость российских войск в Чечне лишь подпитывала эти опасения – и считали НАТО единственной гарантией своей безопасности.

Россия обвиняла и продолжает обвинять НАТО в том, что Альянс якобы обещал отказаться от приема в свой состав государств Восточной Европы, хотя ни один договор, подписанный странами НАТО и Россией, не содержал соответствующих положений.

Два последних десятилетия Россия называет угрозой ядерному паритету с США размещение в Европе ограниченного количества систем ПРО, предназначенных для борьбы с небольшим ракетным арсеналом Ирана. США и их союзники неоднократно декларировали, что Россия не должна опасаться ПРО. Так, в мае 2012 года в итоговой Декларации Чикагского саммита НАТО было указано: «Противоракетная оборона НАТО не направлена против России и не угрожает российским возможностям стратегического ядерного сдерживания».

В свою очередь, в НАТО считали, что Россия нарушает фундаментальные принципы организации системы международных отношений – пытается ограничивать государственный суверенитет государств, которые считает входящими в сферу своих интересов, и посягает на их территориальную целостность (в случае с Грузией, а позже – и с Украиной).

Кроме того, уже в конце 2000-х годов стало заметно, что Россия превращается из несовершенной демократии в автократию, где ограничиваются базовые права человека, включая право на свободу слова, независимый суд и честные выборы – что противоречит фундаментальному положению Устава НАТО, согласно которому «договаривающиеся стороны преисполнены решимости защищать свободу, общее наследие и цивилизацию своих народов, основанные на принципах демократии, свободы личности и законности».

Россия никогда не предпринимала официальных попыток вступить в НАТО и не направляла соответствующих заявок в Брюссель. Однако Владимир Путин неоднократно заявлял, что якобы в 2000 году поднимал этот вопрос на встрече с тогдашним президентом США Биллом Клинтоном, хотя ни одно государство, входящее в состав НАТО, не имеет права выступать от имени всего Альянса.

После вторжения России в Украину отношения Североатлантического Альянса и Москвы беспрецедентно обострились. В 2014 году, после незаконной аннексии Крыма, Брюссель приостановил практическое сотрудничество с Россией.

«Стратегия национальной безопасности РФ», принятая в 2021 году, до открытого вторжения в Украину, в частности, декларировала, что «усилению военных опасностей и военных угроз Российской Федерации способствуют (…) наращивание военной инфраструктуры Организации Североатлантического договора вблизи российских границ». В 2022 году была принята Стратегическая концепция НАТО, гласящая, что Россия является наиболее значительной и прямой угрозой безопасности для государств-членов Альянса."(с) "Голос Америки" признан иноагентом в РФ.