"Левиафаны и мастодонты."

Лондон и Париж тщательно готовили против России так называемый поход «цивилизованных стран против московитов». По мысли англичан и французов в коалицию следовало вовлечь не только Австрию, но и Пруссию, а также Швецию и германские княжества.

Активные дипломатические консультации шли по всей Европе. Так, например, шведский король Оскар I согласился выставить шестидесятитысячную армию, потребовав себе Финляндию, всю Прибалтику и Петербург.

Эта комбинация встретила понимание у французов, но Швеция сделала оговорку: вступить в войну она согласна лишь при условии, что и Австрия нападет на Россию.

Вена демонстративно бряцала оружием у наших границ, но переходить их не решалась. «Ястребы» в австрийской элите давили на своего императора, но он колебался. Неуверенность Вены заставила и шведов повременить с выступлением и подождать, как будут развиваться дальнейшие события.

Подобным образом рассуждали и в Пруссии, которой Париж тоже предлагал территории за счет нашей страны. Угроза всеобщей войны против России сохранялась, и все зависело от того, добьются ли англичане и французы крупных побед.



Чтобы подтолкнуть Швецию и Пруссию, англо-французский флот вошел в Балтийское море, угрожая Кронштадту. Однако русские уже были готовы к их появлению.

Помимо действующего флота финские шхеры защищали тридцать пять русских кораблей на паровом ходу и сто семьдесят девять канонерских гребных лодок, не считая вспомогательных мелких судов.

Еще в декабре 1853 года Меншиков по приказу Николая I составил аналитическую записку о стратегии нашего флота на Балтике. Он считал, что нет смысла давать сражение в открытом море далеко от наших укрепленных берегов. Сухопутные батареи – наше преимущество, вот пусть неприятель сам идет на пушки, понесет урон, и только затем русские корабли выйдут преследовать врага.

Как водится, данный план потом критиковали за «нерешительность», но он блестяще оправдался и посрамил великие флоты Англии и Франции.

Судите сами. Весной 1854 года сорок девять английских кораблей, вооруженных 2344 орудиями и общей численностью экипажей в 22 тысячи человек вознамерились разрушить все укрепленные пункты России на Балтике. Командовал эскадрой вице-адмирал Непир.

Франция направила ему в помощь эскадру вице-адмирала Пасеваль-Душена: 31 корабль, несших 1308 пушек. Вся эта мощь занялась обстрелом береговых поселений, но без особого успеха, лишь озлобляя местных жителей. Выманить русский флот не получалось, а сунуться к нашим главным крепостям противник побаивался.

Время шло, вся Европа следила за англо-французским походом. От Непира ждали крупных побед. Наконец 26 июня 1854 года неприятельский флот показался у Кронштадта. Русские капитаны хладнокровно ждали, когда противник подойдет поближе, и тогда заговорили бы не только корабельные пушки, но и береговая артиллерия.

Непир заявил, что фарватер слишком мелководный и не рискнул атаковать. Персеваль поступил точно также. Осмотрел Кронштадтские укрепления и удалился восвояси. Царь Николай I следил за этими маневрами лично, как впоследствии писал Меншикову, ждал атаки каждую минуту. Но ничего не происходило.

Бессмысленно болтаясь по Балтике, Непир в конце-концов решил захватить Аландские острова, в то время принадлежавшие нашей стране. Как уже говорилось, Наполеону III было крайне важно подтолкнуть Швецию и Пруссию к выступлению против России, и он, одобряя идею Непира, отправил в Балтику еще подкрепления: 6 тысяч человек и 10 орудий.



Собрав все силы, англо-французы высадили десант 7 августа 1854 года. Остров защищала небольшая крепость - Бомарсунд. Она состояла из одной гранитной казармы и трех башен.

Командующий гарнизоном, генерал-майор Яков Андреевич Бодиско смог собрать лишь 1600 человек. В главном форту у него было 68 пушек, в двух башнях по 18 орудий, а в одной и того меньше – 16. Для сравнения – в одном только вспомогательном десанте насчитывалось 3000 англичан и французов.

Однако Бомарсунд оказался крепким орешком. 9 августа английский паровой фрегат «Пенелопа» налетел на скалу близ нашей крепости. Русские артиллеристы обрушили на корабль град раскаленных ядер, и тогда на помощь фрегату англичане направили еще два корабля.

Экипаж «Пенелоы» выбросил в воду всю свою артиллерию, потерял несколько человек убитыми и ранеными, и только после этого ему удалось уйти. Тем временем на суше противник начал осадные работы. Обустроили батареи вооруженные орудиями большого калибра и приступили к разрушению одной из башен.

После долгой артподготовки англичане потребовали безусловной капитуляции. Комендант башни инженер-капитан Теше отказался, и французы бросились на штурм разрушенного русского укрепления.

Теше лично повел свой скромный «гарнизон» в 32 человека в контратаку, был дважды ранен штыком и захвачен в плен. Но тут заговорили пушки форта (казармы), и противник отступил с потерями. И все же одна башня оказалась разрушена полностью, и англо-французы занялись второй башней и казармой, задействовав 500 морских пушек, не считая сухопутных батарей.

К вечеру 15 августа вторая башня была уничтожена, а казарма еще держалась. Утром 16 августа к ней подошли три вражеских корабля и присоединились к обстрелу. Наши артиллеристы отвечали настолько успешно, что вскоре кораблям пришлось удалиться.

Но силы уже были слишком неравны, ключевые пункты русской обороны превратились в развалины. Днем 16 августа старый служака, участник еще Наполеоновских войн, генерал Бодиско, скрепя сердце, поднял белый флаг. Он сделал все что мог, дальнейшее сопротивление было невозможно. Отдавая дань мужеству русских, французы сохранили нашим офицерам шпаги.

Наполеон III предложил Аландские острова шведам, но Оскар I прекрасно знал, что в 1809 году русские солдаты по льду дошли до Аландских островов и захватили их. Англо-французский флот не мог там находиться, ведь Балтийское море замерзало, да и в стратегическом смысле толку от контроля над Бомарсундскими развалинами не было никакого. Шведы, видя ничтожность «победы» Англии и Франции не решились к ним присоединиться.

Между прочим, англичане не гнушались и чисто пиратских набегов. Летом 1854 года они предприняли атаку на Соловецкую обитель, почему-то решив, что там хранятся огромные сокровища. Настоятель монастыря архимандрит Александр вместе с богомольцами и прапорщик Никонович твердо решили защищаться. Сам батюшка сел на лошадь и отправился по острову следить за англичанами.

Противник потребовал капитуляции, а когда ему в это отказали, устроил девятичасовой обстрел монастыря. Русские отвечали ему из восьми пушек, заблаговременно присланных из Архангельска и еще двух монастырских орудий. Не солоно хлебавши, английские пароходы удалились.

В бешенстве враг последовал на Заячий остров, разорил там церквушку и украл три колокола. А Николай I за мужество наградил архимандрита и трех иеромонахов крестами на георгиевской ленте.

Побывали неприятели и у берега Онежского залива Белого моря. Устроили пальбу из пушек по селению, в котором вообще не было войск, но и тут понесли потери. Два десятка крестьян во главе с мелким чиновником Волковым дали бой, уничтожив пять англичан и ранив еще несколько.

В отместку враг сжег селение, отобрал у крестьян часть их нехитрого имущества и удалился. Узнав об этом, царь наградил защитников поселения деньгами и знаками отличия, а Волкову дали орден Святой Анны 3-й степени с бантом.

Ситуация повторилась, когда английский пароход подошел к небольшому городку Коле близ Баренцева моря. Вновь потребовал сдачи, и снова ему ответили отказом, хотя и там не было гарнизона. Из людей, знакомых с военным делом, в Коле жили 50 отставников и лейтенант Бруннер.

Все штатские жители согласились помогать отряду кто, чем может, в обороне принимали участие даже ссыльные. Это была самая настоящая Отечественная война, и надо обладать русофобским сознанием, чтобы отрицать этот очевидный факт. Целый день Коле подвергали бомбардировке, выгорела половина городка, но противник не смог добиться капитуляции и снова ушел..." - https://lenta.co/krymskaya-vojna-bitva-v-okruzhenii-125582

"Я не успѣлъ еще оправиться отъ трудной переправы чрезъ страшный Ахеронъ, какъ услышалъ уже въ толпѣ, собравшейся привѣтствовать меня съ благополучнымъ прибытіемъ въ царство Плутона, что на Земномъ Шарѣ съ тѣхъ поръ, какъ я его покинулъ, произошли самые странные и неожиданные политическіе перевороты.


"Не удивляйтесь, говорили, привѣтливые мои новые сограждане, что мы спѣшимъ увѣдомить васъ о переворотахъ, происшедшихъ на Земномъ Шарѣ во время вашего странствованія. Мы знаемъ по опыту, какъ сильно интересуетъ всѣхъ смертныхъ мірская суета. Вы, можетъ быть, полагаете, что земныя обстоятельства извѣстны вамъ лучше нашего? Разувѣрьтесь! Прошли многіе и многіе годы съ тѣхъ поръ, какъ преданы землѣ бренные ваши останки, и во время долгаго вашего странствованія, вы не могли имѣть ни какихъ извѣстій о земныхъ происшествіяхъ; намъ же здѣсь все извѣстно!"

По свойственной мнѣ осторожности, узнавъ изъ собственнаго опыта, какъ сильно увлекаешься желаніемъ прикрасить свою рѣчь; я слушалъ моихъ товарищей съ нѣкоторымъ недовѣріемъ; но мнѣ поразсказали такія вещи и съ такими доводами, что я принужденъ былъ убѣдиться, что, со времени моей переправы чрезъ Ахеронъ, дѣйствительно на Земномъ Шарѣ произошли неожиданные-чудные перевороты. Послѣ множества росказней, одинъ изъ призраковъ, котораго я тотчасъ призвалъ, по произношенію, за истаго Парижанина, обратился ко мнѣ съ слѣдующими словами: "Вотъ вы, напримѣръ, полагаете, что вы все еще въ враждѣ съ Англичанами. Отвѣчай, my dear, продолжалъ онъ, ласково и дружески опираясь на руку стоящаго подлѣ него призрака: вѣдь мы теперь вѣрные союзники? закадычные друзья?

— О yes! отвѣчалъ призракъ, пріятно улыбаясь.

Въ изумленіи я быстро отступилъ, и едва не свалился обратно въ Ахеронъ.

"Васъ это удивляетъ, продолжалъ Французъ, протягивая мнѣ руку, и удерживая меня отъ паденія, но выслушайте, какъ было дѣло, и согласитесь, что другаго результата и ожидать было невозможно. Вамъ, конечно, извѣстно, какое дѣятельное участіе нація наша всегда принимала въ крестовыхъ походахъ.

"И такъ весьма естественно, что одинъ изъ нашихъ, движимый похвальнымъ усердіемъ, выхлопоталъ себѣ ключъ отъ іерусалимскаго храма и еще кой-какія права и привилегіи для своихъ единовѣрцевъ {Г. Лавалеттъ, Французскій посланникъ въ 1852 г.}.

"Въ дѣлахъ политическихъ стоитъ только показать примѣръ. Нѣмцы, увидѣвъ, что домогательство нашего соотечественника увѣнчалось успѣхомъ, разсудили довольно благоразумно: зачѣмъ же и намъ не отвѣдать счастія? Вотъ они и отправили въ Константинополь рѣшительнаго человѣка, который развелъ пары на своемъ пароходѣ предъ самымъ дворцемъ Султана, да и сказалъ: Отвѣчайте, да или нѣтъ: или я сейчасъ же получу тѣ же права, которыя дарованы Французамъ, или войска наши немедленно займутъ Турецкія провинціи, смежныя съ нашими предѣлами {Цѣль миссіи графа Лейвингена.}! Согласитесь, что это было уже нѣсколько обидно для нашего правительства. Однакожъ нечего было дѣлать: Султанъ согласился. Но вотъ бѣда! грозный сѣверный сосѣдъ, узнавъ объ этихъ продѣлкахъ, пришелъ въ негодованіе; онъ напомнилъ о прежнихъ трактатахъ, и потребовалъ для своихъ единовѣрцевъ тѣхъ же правъ. Согласитесь, продолжалъ Французъ съ жаромъ, что подобное требованіе уже совершенно нарушаетъ международное право: у Россіи болѣе одиннадцати милліоновъ единовѣрцевъ въ Турціи, а у насъ какихъ нибудь полтора или два милліона, это большая разница!"

— Но мнѣ кажется, отвѣчалъ я нѣсколько запинаясь, что именно по этой-то причинѣ Россія и имѣетъ болѣе правъ чѣмъ кто либо, заботиться о безопасности своихъ многочисленныхъ единовѣрцевъ.

"Это вамъ только такъ кажется, возразилъ призракъ. Дѣло въ томъ, что изъ этого непонятнаго притязанія, возникъ самый сложный вопросъ, извѣстный подъ названіемъ восточнаго вопроса. Четыре державы предложили свое содѣйствіе, предваривъ Турцію, чтобъ она не вмѣшивалась въ дѣло, и положилась совершенно на нихъ. Турція согласилась. Начались переговоры, долго судили, рядили и наконецъ подписали въ Вѣнѣ ноту или конвенцію, которую Россія приняла безъ малѣйшаго измѣненія. Дѣло казалось конченнымъ; но не тутъ-то было. Турція наотрѣзъ отказалась подписать конвенцію, призванную и одобренную заступающимися за нее державами. Вотъ тутъ подивитесь необычайнымъ успѣхамъ человѣческихъ мышленій! По прежнимъ законамъ логики, слѣдовало бы державамъ, предложившимъ свое посредничество, вооружиться противъ Турціи, или, по крайней мѣрѣ, пугнуть ее порядкомъ за то, что она отвергаетъ предложенную ей конвенцію, согласившись предварительно принять ихъ содѣйствіе. Но, по выводамъ усовершенствованной логики, державы, напротивъ, одобрили упорство Турціи, и двѣ изъ нихъ тотчасъ же вооружились на Россію, принявшую ихъ предложеніе!"

Я хотѣлъ возражать: "Милостивый государь, г. призракъ," началъ было я, нахмуривъ брови…. но призракъ прервалъ мою рѣчь.

"Дослушайте и потомъ судите. Виданное ли дѣло, сказала Франція (все таки подъ вліяніемъ усовершенствованной логики), чтобы сильная держава могла заступаться за одиннадцать милліоновъ единовѣрцевъ, находящихся подъ притѣснительнымъ владычествомъ слабѣйшей державы! Невозможно допустить вмѣшательства Россіи: такимъ образомъ, чего добраго, вся Европа можетъ со временемъ сдѣлаться православною. Не бывать тому! закричали Французы. Goddam! не бывать тому, отвѣчали Англичане. Страшно! Вотъ Франція и Англія сблизились, подружились и вошли въ тѣсный союзъ съ Турціею. Составимъ, говорятъ, новый неслыханный крестовый походъ въ защиту исламизма, и сотремъ православныхъ съ лица земли. Ново, неожиданно, славно!" заключилъ призракъ, нѣжно пожимая руку вновь пріобрѣтенному имъ союзнику.

— М. г., г. призракъ, сказалъ я наконецъ съ негодованіемъ! вы издѣваетесь надо мною. Правда, что въ бытность мою на землѣ, я написалъ книгу водъ заглавіемъ Не любо не слушай, а лгать не мѣшай, но это не подаетъ вамъ ни малѣйшаго права, въ нынѣшнемъ моемъ положеніи, насмѣхаться надъ прежними моими проступками, и выдумывать совершенно невѣроятныя небылицы.

"Какія тутъ небылицы? возразилъ обиженный призракъ: я говорю вамъ сущую правду; впрочемъ, продолжалъ онъ съ пріятною улыбкою, понятно, что вы сохранили еще нѣкоторые предразсудки, но мнѣ легко будетъ убѣдить васъ въ справедливости моихъ словъ. Пойдемте со мною; у насъ здѣсь есть удивительная обсерваторія, съ которой видно какъ на ладони все, что дѣлается на Земномъ Шарѣ."

Мною еще болѣе овладѣло недовѣріе, однако же я почти машинально послѣдовалъ за своимъ проводникомъ. Вскорѣ очутились мы предъ большимъ отверзтіемъ, въ которое вставлена была гигантская зрительная труба особаго какого-то устройства.

"Посмотрите, сказалъ мнѣ проводникъ, усаживая меня передъ трубою: я васъ мигомъ научу, какъ пользоваться этимъ дивнымъ инструментомъ."

Приставивъ глазъ къ трубѣ, я вскрикнулъ отъ удивленія. Никогда, въ теченіе жизни моей, мнѣ и въ голову не приходили подобныя чудеса. Я увидѣлъ море волнующагося расплавленнаго золота, громадныя скалы разноцвѣтныхъ алмазовъ, озеро наполненное чистымъ серебромъ, и пр. и пр.

"Вы увлекаетесь зрѣлищемъ солнца, звѣздъ и луны, сказалъ мнѣ мой проводникъ, слѣдившій за моими движеніями. Всмотритесь хорошенько въ самыя отдаленныя туманныя пятна: между ими вы отыщете и Земной Шаръ."

Не хотѣлось мнѣ отводить глазъ отъ великолѣпнаго, свѣтозарнаго зрѣлища, впервые представшаго моимъ взорамъ; но я какъ-то невольно взглянулъ по указанному направленію, и тотчасъ же увидѣлъ небольшое пятнышко, окруженное густымъ туманомъ, и странно: съ той же минуты всѣ мои помыслы устремились единственно къ этой точкѣ, которая стала мало по малу расти, увеличиваться, и наконецъ приняла столь знакомые и увы! столь еще милые моему сердцу очерки земнаго нашего обиталища!

Намъ пока еще недоступно созерцаніе высшихъ чудесъ мірозданія: земные помыслы тяготѣютъ еще надъ нами и приковываютъ наше вниманіе исключительно къ колыбели человѣческихъ страстей." Слова эти произнесены были моимъ проводникомъ съ нѣсколько восторженною и измѣнившеюся интонаціею, во, послѣ минутнаго молчанія, онъ заговорилъ съ прежнею безпечностью сильно ударяя на нѣкоторыя гласныя буквы, и какъ бы кичась своимъ парижскимъ произношеніемъ:

"Вотъ вамъ и доказательство справедливости моихъ словъ. Посмотрите на эту зеркальную поверхность, окаймленную съ сѣвера и съ запада гористыми берегами. Это древній Понтъ Эвксинскій, по-нынѣшнему Черное море, а бѣлый красивый городокъ, который виднѣется на сѣверномъ его берегу, это такъ называемая житница Европы, русскій городъ Одесса. Замѣтьте, что къ нему подходитъ англійскій фрегатъ подъ парламентернымъ флагомъ. Флагъ этотъ ясно доказываетъ, что Англія въ войнѣ съ Россіею, а присутствіе англійскаго военнаго корабля въ Черномъ морѣ служитъ доказательствомъ, что если Англія не совсѣмъ еще завладѣла непроходимымъ Геллеспонтомъ, или Дарданельскимъ проливомъ, то по крайней мѣрѣ, пользуется уже сильнымъ вліяніемъ въ Константинополѣ. Attention! Фрегатъ спустилъ шестерку (шлюпку), также подъ парламентернымъ флагомъ: ее подпускаютъ къ пристани, принимаютъ отъ нея, депешу и даютъ отвѣтъ. Все это въ порядкѣ. — По военно-морскимъ законамъ, фрегатъ долженъ ожидать возвращенія посланнаго, не трогаясь съ мѣста. Но вотъ онъ пошелъ впередъ, приближается къ пристани: чтобы это значило?"

— Мнѣ кажется замѣтилъ я, слѣдя съ лихорадочнымъ вниманіемъ за происходившимъ, что новые ваши пріятели просто дѣлаютъ промѣръ, и желаютъ поближе разсмотрѣть оборонительные способы гавани"

"Ого! да вотъ и выстрѣлъ!" вскрикнулъ проводникъ мой, стиснувъ зубы.

— Это только предостереженіе, чтобъ фрегатъ не продолжалъ противузаконныхъ своихъ занятій.

"Ого! да вотъ и другой!"

На томъ же основаніи, отвѣчалъ я хладнокровно.

"Уфъ! вотъ и третій. Боже мой! варвары! безбожники! злодѣи попали, попали! Каково вамъ это покажется? стрѣлять въ корабль подъ парламентернымъ флагомъ! Да это неслыханное, варварское дѣло!" возопилъ мой проводникъ въ припадкѣ негодованія. {См. Донесеніе адмираловъ.}

"— Помилуйте, не сами ли вы говорили, что, по военноморскимъ законамъ, фрегату слѣдовало, не трогаясь съ мѣста, ожидать возвращенія посланнаго, а онъ сталъ приближаться къ пристани, не смотря на предостереженіе двумя холостыми зарядами.

"Все равно! кричалъ французскій призракъ: все равно! Русскіе кругомъ виноваты; вотъ увидите, какое получитъ возмездіе этотъ недостойный, беззащитный городишка."

Не успѣли мы, что называется мигнуть глазомъ, какъ въ небольшомъ разстояніи отъ Одессы показалась эскадра англійскихъ и французскихъ судовъ различнаго размѣра.

"О трогательный союзъ просвѣщенныхъ державъ противъ варварскаго народа! воскликнулъ мой проводникъ: привѣтствую васъ, о славные флаги дружескихъ народовъ, привѣтствую васъ, о громоносныя суда, и васъ, храбрые воины, подвизающіеся за святое дѣло! {См. Пастырское письмо парижскаго архіепископа.}. Просвѣщеніе погибало, но вы, свѣтильники міра земнаго, Франція, Англія….."

— И Турція, подсказалъ я невольно.

"И Турція, повторилъ машинально мой восторженный проводникъ. Вы спасли его отъ погибели, и, водрузивъ знамя, прославившееся еще въ крестовыхъ походахъ, вы содѣлались поборниками…"

— Исламизма, добавилъ я лукаво.

Проводникъ мой сталъ въ тупикъ.

"Помилуйте, м. г., сказалъ онъ запальчиво: что вы меня путаете! Не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что дѣло наше правое, и мы докажемъ это нашимъ врагамъ."

Не успѣлъ еще проводникъ мой кончить своей фразы, какъ разразился громъ орудій, и на беззащитный городъ, какъ самъ Французъ называлъ Одессу, посыпались градомъ ядра, бомбы и гранаты. Въ это мгновеніе въ выраженіи лица проводника моего совершилась быстрая перемѣна: онъ видимо смутился , и, обратившись ко мнѣ, сказалъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ:

"Не воображайте, пожалуйте, чтобы французская эскадра могла имѣть гнусное намѣреніе разгромить беззащитный городъ. — Слѣдуетъ наказать его за нарушеніе международнаго права, но частныя жилища, частная собственность не потерпитъ, повѣрьте мнѣ, отъ огня союзныхъ кораблей."

— Мнѣ кажется, замѣтилъ я, что беззащитный городъ не такъ-то худо защищается. Посмотрите на эту четырехъ-пушечную батарею: на ней, повидимому, только 24-фунтовыя орудія, однако жъ отъ все порядкомъ достается союзнымъ пароходамъ.

"Какая это батарея? возразилъ съ жаромъ вновь раздосадованный мой собесѣдникъ: это цѣлая цитадель; ваши разгромятъ ее и сроютъ до тла. — О какихъ двадцати-четырехъ-фунтовыхъ орудіяхъ вы говорите? Цитадель вооружена сороко-осьми-фунтовыми пушками!! (донесеніе адмирала Ганелена.) Эти варвары приковываютъ артиллеристовъ своихъ къ пушкамъ, а то они давно бы уже всѣ разбѣжались отъ адскаго огня побѣдоносныхъ вашихъ орудій."

— Вы правду говорите, замѣтилъ я: Русскіе, дѣйствительно, прикованы къ пушкамъ, только не цѣпями, а долгомъ и честью.

"Вотъ еще выдумали! сердито возразилъ вспыльчивый мой собесѣдникъ. Посмотрите, какъ наши исполняютъ свой долгъ, и подивитесь, до чего доводитъ человѣка истинное просвѣщеніе, раціональное изученіе военнаго дѣла и мѣткость стрѣльбы. {См. Indépendance Belge, 7-го Мая, Correspondance No 2-й.} Я убѣжденъ, что нашимъ артиллеристамъ приказано будетъ стрѣлять только по укрѣпленіямъ, по арсеналу; по безчисленнымъ батареямъ…."

— Да гдѣ же вы все это видите? спросилъ я съ недоумѣніемъ — вѣдь Одесса, говорили вы городъ беззащитный.

"Ахъ, Боже мой! Неужели вы не замѣчаете, что способы защиты ежеминутно увеличиваются, и вырастаютъ какъ бы изъ земли!"

— Право не вижу!

"Нужды нѣтъ! я вижу — повѣрьте же мнѣ. Дѣло въ томъ, что если наши будутъ стрѣлять по городу, въ домы коренныхъ русскихъ жителей, а до жилищъ иностранцевъ и не дотронутся."

— Но какъ же они могутъ знать, который домъ принадлежитъ иностранцу, и который Русскому?

"А вотъ увидите! Науки, искусство, просвѣщеніе великое дѣло!"

Не знаю, отуманилъ ли меня проводникъ, но хотъ я и увидѣлъ диво дивное, чудо неслыханное. Девять большихъ пароходовъ, тщетно истощивъ свои усилія противъ цитадели (т. е. противъ Щеголевской батареи), въ припадкѣ безсильной злости направили выстрѣлы свои противъ города, хотя Французъ и говорилъ еще недавно: "C'est sur la partie militaire de la ville (?), sur ses établissements de guerre que nos marins ont concentré leur feu; et l'Europe remarquera avec quels scrupules, d'humanité, avec quelle précision de mouvement ils ont maintenu la lutte en dehors de la vilre marchande et épargné toute atteinte aux bâtiments de commerce ainsi qu'à la propriété des neutres." {Наши моряки сосредоточивали свой огонь на военной части города (?), на ея военныхъ укрѣпленіяхъ, и Европа увидитъ съ какимъ человѣколюбіемъ и съ какою точностью въ дѣйствіи они поддерживали битву внѣ коммерческаго города, и отстранили всякое покушеніе на купеческія суда и на нейтральную собственность (Монитеръ, 6-го Мая).} Какъ бы то ни было, но въ городъ стали стрѣлять и стрѣлять не на шутку; вотъ при этомъ-то случаѣ я убѣдился, что искусство союзниковъ Магомета доведено до высочайшаго совершенства. Вообразите себѣ мое удивленіе, когда я увидѣлъ, что летитъ, напримѣръ, бомба; подлетая къ дому, она всматривается въ надпись и, убѣдившись, что домъ принадлежитъ иностранцу, а не Русскому, вдругъ отскакиваетъ назадъ, и перемѣняетъ направленіе. Я не вѣрилъ своимъ глазамъ, но принужденъ былъ наконецъ убѣдиться и повѣрить собесѣднику, моему, Французу, который не переставалъ восхвалять чудеса военнаго искусства своей благороднѣйшей націи.

Однако же справедливость требуетъ упомянуть, что промежду англійскихъ и французскихъ бомбъ точно такъ же, какъ и промежду людей, есть ученыя и недоученыя. Иныя не узнавали иностранной и нейтральной собственности, и громили ее безъ пощады; другія (и значительное число) лѣнились, и не разрывались вовремя, или даже вовсе не лопались. Одна изъ нихъ, по свойственной Французамъ заносчивости, залетѣла далеко отъ берега, въ дѣвичій институтъ; другая попала въ подвалъ архіепископскаго дома, третья рухнулась на площадь базара въ самомъ центрѣ города. Во всѣхъ этихъ случаяхъ Французъ хмурилъ брови, и бормоталъ сквозь зубы "Fi la mal-apprise (неученая!). Дѣло въ томъ, что всѣ эти недоученыя бомбы, не смотря на страшное ожесточеніе грознаго, побѣдоноснаго союзнаго воинства, не произвели большаго вреда. Будучи безпристрастнымъ свидѣтелемъ, я могу вполнѣ засвидѣтельствовать, что ни одного дома не разрушено до основанія, (какъ это показалось Французу, пришедшему въ то время въ совершенное бѣшенство), что цитадель, о которой онъ упоминалъ, никогда и не существовала. Скажу наконецъ, что вообще разсказы собесѣдника моего, коего земное имя я узналъ въ послѣдствіи (онъ величалъ себя Franèois Moniteur dit l'Universel {Т. е. Франсуа ле Монитеръ, по прозвищу Всеобщій.}, ее заслуживаютъ ни малѣйшаго довѣрія. Въ доказательство приведу небольшую размолвку, случившуюся между нами во время бомбардированія. Союзники, желая дѣйствовать съ большимъ удобствомъ конгреновыми ракетами (съ очевиднымъ намѣреніемъ сжечь городъ), отправили нѣсколько лодокъ съ значительнымъ числомъ людей для высадки ихъ на мѣстѣ, называемомъ Пересыпью.

Voyez cette poignée de braves! (т. е. полюбуйтесь на эту горсть храбрецовъ), воскликнулъ мой собесѣдникъ,
"Ну! эту горсточку и въ подолъ не уберешь, отвѣчалъ я улыбаясь. Посмотримъ, какъ-то еще ее встрѣтятъ."

— У васъ двоится въ глазахъ, возразилъ съ сердцемъ Французъ: вы плохо видите; храбрецы наши въ маломъ числѣ, но ничто не устоитъ противъ ихъ натиска; никто не посмѣетъ даже воспротивиться ихъ высадкѣ!

Однако же храбрецовъ встрѣтили дружнымъ картечнымъ огнемъ; произошла ужасная суматоха, и лодки пустились поспѣшно въ обратный путь.

— Видите, видите, кричалъ Французъ: а наши все впередъ лѣзутъ!

"Да нѣтъ! назадъ утекаютъ."

— Не бывать этому никогда, м. г., возопилъ раздраженный мой собесѣдникъ: Французы не обратятся вспять! Французы не откажутся ни за что отъ своего предпріятія. Смотрите, они выходятъ на берегъ! Гонятъ, рубятъ, истребляютъ несмѣтныя непріятельскія полчища! Vivat! Они захватываютъ сотни орудій и тащатъ ихъ по морю, аки по суху, на побѣдоносные корабли славныхъ союзниковъ. — Vivat!

Французъ мой видимо обезумѣлъ, и возражать ему я почелъ излишнимъ."

Авторъ Толстой Феофил Матвеевич 1855 г.Источник : http://az.lib.ru/t/tolstoj_f_m/text_1853_r...z_oldorfo.shtml

Действия черкесов на море во время Кавказской войны отражены во многих отчетах. Генерал-майор Вакульский 28 июля 1833 года сообщал барону Г. В. Розену о концентрации в Сочи военно-морских сил черкесов: "Черкесский тавад Берзин-Аджи Дагвыпа, собрав во множественном числе черкесов в селении Птохи, от коего до Гагр для пешеходцев три перехода, приводил неоднократно к присяге и согласил находиться под главным его предводительством, дабы сделать решительное нападение на Гагры, Пицунду, Бомборы и даже на всю Абхазию, к чему ожидает еще большего сборища черкесов из других мест в то же сел. Птохи с тем, чтобы оттуда сделать вдруг на все пункты нападение сухим путем и морем на галерах, коих имеет он в сборе во всей готовности не менее 30, из коих в каждой поместиться может до 60 человек и более... Следуя из Черкесии в Абхазию, абхазский дворянин Гассан Маргания, житель сел. Джерфа, находившийся в Черкесии более двух месяцев для отыскания захваченных черкесами двух его крестьян, объявил, что черкесы, быв собраны во множественном числе в сел. Свеча (от коего ходу до Гагр пешему полтора дня), находятся под предводительством посланного к ним кн. Гассан-беем цебельдинского князя Маргания Херпиши... Намерение черкесов есть сделать нападение прежде на Абхазию, а потом, когда удачно исполнится их предприятие, то на Бомборы, Пицунду и Гагры, и что в сел. Свеча имеется до 30 галер, помещающих до 30 и до 40 человек". (Шамиль - ставленник султанской Турции и английских колонизаторов. Сборник документальных материалов. Под ред. Ш. В. Цагарейшвили. Тбилиси, 1953. С. 37-39). Штаб-квартира Вакульского находилась в Кутаисе, а в числе его подчиненных было не мало грузин. С мест также писали офицеры-грузины, что и определило систему словоупотребления при описании Абхазии и Черкесии. Для обозначения различных категорий знати использованы такие термины как азнауры и тавады. Абхазское влияние прослеживается в произношении убыхских и садзских имен - например, убыхский предводитель дворянин Берзек Догомуко фигурирует как Дагвыпа. Нападение не состоялось, но для нас в этом документе интерес представляют, прежде всего, сведения о численности галер и том количестве людей, которые они могли брать на борт." - http://adygi.ru/index.php?newsid=14729